И бедность, и богатство — это неволя. Сознательно бедный и сознательно богатый — это игрушки обстоятельств. Оба продажны, поскольку оба ищут то, что развращает: власть. Власть — это больше, чем владение, власть — это больше, чем богатство и идеи. Все это действительно наделяет властью, но это можно отбросить, а все же чувство власти остается. Можно породить власть через простоту жизни, через достоинство, через партию, через отречение, но такие средства — простая замена, и не стоит обманываться на счет них. Желание положения, престижа и власти, власти, которая получена через агрессию или смирение, через аскетизм или знание, через эксплуатацию или самоотрешение является незаметно убедительным и почти инстинктивным. Успех в любой форме — это власть, а неудача просто опровержение успеха. Быть у власти, быть успешным — значит быть невольным, что является отрицанием добродетели. Добродетель дает свободу, но это — не вещь, которую можно получить. Любое достижение, либо индивидуальное, либо коллективное, становится средством для получения власти. В этом мире следует избегать успеха и власти, приходящих с самоконтролем и самоотречением, так как обои искажают понимание. Именно желание успеха не впускает смирение, а без смирения как может быть понимание? Успешный человек становится черствым, самовлюбленным, он обременен своей собственной важностью, своими обязанностями, достижениями и воспоминаниями. Должна быть свобода от самоуверенной ответственности и от бремени достижений, поскольку тот, кто прогнулся, не может быть подвижен, а понимание требует подвижности и гибкости ума. Милосердие отвергается успешными оттого, что они неспособны к пониманию самой красоты жизни, которая есть любовь.

Желание успеха — это желание доминировать. Доминировать, значит обладать, а обладание — это путь к изоляции. Эта та самоизоляция, которую большинство из нас ищет: через имя, через отношения, через работу, через воображение. В изоляции есть власть, но власть взращивает антагонизм и боль, поскольку изоляция — это результат страхов, а страх прекращает всю общность. Общность — это взаимоотношения. И какими бы ни были они, радостными или болезненными, в них есть возможность самозабвения. Изоляция — это путь «я», а вся деятельность «я» приносит конфликт и горе.

Было видно небольшой участок зеленой лужайки с великолепными цветами по ее сторонам. Она была красиво ухожена, и очевидно, что ей уделялось большое внимание, поскольку солнце прилагало все усилия, чтобы сжечь лужайку и высушить цветы. За этим восхитительным садом, мимо множества домов, было синее море, искрящееся на солнце, а в нем белел парус. Из окна комнаты было видно сад, здания и вершины деревьев, а ранним утром и ранним вечером было приятно смотреть из окна на море. В течение дня вода в нем становилась яркой и жесткой, но даже в жаркий полдень там всегда был парус. Скоро солнце спустится в море, создавая ярко огненную дорожку, и сумерек не будет. Вечерняя звезда будет парить над горизонтом и исчезнет. Узкую полоску молодой луны подхватит вечер, но и она также исчезнет в беспокойном море, и темнота воцарится над водой.

Он подробно говорил о боге, о его утренних и вечерних молитвах, его постах, его клятвах, его горячих желаниях. Он выражался очень ясно и определенно, не было никакого сомнения в выборе правильного слова. Его ум был хорошо натренирован, поскольку его профессия потребовала это. Он был ясноглазым и настороженным мужчиной, хотя в нем присутствовала некоторая жесткость. То, как он держал осанку, показывало упорство в цели и отсутствие гибкости. Им, очевидно, двигала необычно мощная воля, и, хотя он непринужденно улыбался, его воля была всегда начеку, осторожная и господствующая. Он был очень правилен в повседневной жизни, и он ломал установившиеся привычки лишь приказом воли. Без воли, сказал он, не могло быть никакой добродетели. Воля необходима, чтобы сразить зло. Сражение между добром и злом было извечным, и одна воля подавляла зло. В нем также присутствовала нежность, поскольку он, бывало, смотрел на лужайку, на веселящие цветы и улыбался, но он никогда не позволял своему уму блуждать вне пределов воли и ее воздействия. Хотя он усердно избегал резких слов, гнева и любого проявления нетерпения, его воля сделала его по-странному жестоким. Если красота вписывалась в рамки его цели, он принимал ее. Но в нем всегда скрывался страх чувственности, боль от которой он пробовал сдерживать. Он был хорошо начитан и учтив, но его воля следовала за ним подобно тени.