Но, спустившись на равнину, мы не нашли ни одного черепка. Напрасно машина металась то на запад, то на восток, напрасно я бродил часами, опустив глаза в землю. Мы осмотрели огромную площадь и не нашли ничего. Возникла новая загадка (не много ли?): почему кочевники били свою посуду только на высоких местах? Такая постановка проблемы была абсурдна, и мы перестроили ее так: почему мы находим керамику до X в. только на высоте?.. К счастью, мы отмечали нивелирным ходом, привязываясь к ближайшим отметкам по карте, все сделанные нами находки не ниже минус 18 м абсолютной высоты. Ответ на это мог быть двоякий: либо уровень Каспийского моря в первом тысячелетии был так высок, либо после X в. произошла трансгрессия – наступление моря на сушу,– сменившаяся позже регрессией – отступлением моря. Против первой гипотезы говорили факты. В 1234 г. около Баку был сооружен бастион, фундамент которого находился на абсолютной отметке минус 32 м
[3]. Позднее он был затоплен и только теперь поднимается из воды. Но ведь строили-то его на сухом месте! Значит, колебания уровня Каспия, отмеченные географами, происходили в историческое время и не могли не влиять на судьбу прикаспийских народов. Не здесь ли разгадка «хазарской тайны»?
Но ход наших мыслей и работ был прерван внезапным приключением, которое совсем не нужно путешественникам; я так радовался, что мы до сих пор обходились без приключений!
В то время, когда А. А. Алексин и я, остановившись в километре от моря глубиной 2 м перед густой стеной камыша, наносили на карту полученные данные, вычерчивали разрезы выкопанного нами шурфа и надеялись, что наш шофер Федотыч, ушедший в камыши с дробовиком, принесет на обед несколько уток, пол в палатке стал сырым. Мы вышли и увидели, что камыш слегка колышется от южного ветра – моряны, а всюду из земли выступает вода. Буквально на глазах еле заметные впадины превращались в широкие лужи. Сквозь камыши бежали струйки воды, нагоняемой ветром. А шофер Федотыч где-то увлекся охотой, и уходить, бросив его, мы не могли.
Нам стало не по себе. Мы знали, что сильный ветер с моря нагоняет воду на высоту до 2 м. Эти «ветровые нагоны» часто бывают причиной гибели охотников или зазевавшихся пастухов. К счастью, ветер на этот раз был не сильным, и мы успели свернуть палатку, нагрузить машину и дождаться Федотыча, который, когда вода залила его пятки, сообразил, что ради спасения собственной и нашей жизней надо пощадить уток. Он явился тогда, когда луговина вокруг машины покрылась зеркальной гладью воды, и, не теряя ни минуты, вскочил в кабину. Вода была нам не страшна, но хуже всего было то, что размокшая земля превращалась в грязь и машина могла в любой момент увязнуть, а тогда наши шансы на опубликование результатов экспедиции уменьшались до минимума. Федотыч проявил мастерство, доходившее до виртуозности. Машина ковыляла через лужи, почти фантастически обходила глубокие места, выкарабкивалась из топей и даже форсировала широкую ложбину, не замеченную нами, когда мы ехали к морю посуху, но за эти несколько часов ставшую водным барьером. Наконец, мы обогнали воду и машина поехала на обычной скорости. У меня было достаточно оснований для того, чтобы убедиться в мужестве и выдержке моих спутников.
Но одновременно появилась мысль – а как спасались от нагонов воды хазары, у которых не было автомобилей-вездеходов? Конечно, на лошади уехать от воды легче, чем на машине, потому что лошадь пройдет там, где автомобиль увязнет, но овцам это трудно, да и жить под вечной угрозой затопления как-то неуютно. Не значит ли это, что на плоских берегах бесполезно искать оседлые поселения, а следовательно, и тот порт, ради остатков которого мы заехали на морское дно. Очевидно, что в средние века люди как-то устраивались, но как? Да и как не похоже это обсохшее побережье на цветущие луга и заросли дельты! Если хазары обитали вокруг бугра Степана Разина, то восточная равнина была для них столь же неприглядна, как и западные степи.