Отметим некоторые черточки, важные для нашей темы. Во-первых – перестановку сил. В начале Х в. китайцы были против традиций Тан, которые защищали тюрки-шато. Тогда они победили, но четверть века спустя к власти пришли китайцы, потомки Хуан Чао, а шато вернулись в свои старые земли. Вектор истории повернулся на 180 градусов.
Во-вторых – резкое ослабление сил шато и даже их вырождение за два поколения. Пока это было тюркское племя, с боевой выучкой степняков – оно побеждало. Перемешавшись с китайцами, оно не слилось с ними. Императоры из шато принуждены были пополнять свои войска и администрацию представителями местного населения, и в результате образовался конгломерат людей, где немногие тюрки правили, а метисированная прослойка управляла китайским населением. Племенные традиции, конечно, исчезли, и народность, рассредоточившись, превратилась в прокочевническую партию, разумеется, непопулярную в массах народа, но уже малобоеспособную.
И третье, самое важное – китайская реакция на иноземное засилье. Приведем несколько характерных фактов. Го Вэй, несмотря на бурное время, покровительствовал изучению классической литературы, хотя сам был неграмотен. И он же осквернил и разграбил 18 гробниц императоров Тан
[110]. Направление политики ясно. Преемник Го Вэя, Чай Жун, закрыл 30 тыс. буддийских монастырей, оставив только 2694. для престарелых монахов и монахинь
[111], а бронзовые статуи будд переплавил в монеты
[112]. Типичная секуляризация, которой добивался основатель «китайского гуманизма» Хань Юй
[113]! А потом, при династии Сун, эти традиции окрепли и выжали из Китая всю мировую культуру, воспринятую при династии Тан
[114]. И тогда, в конце Х в., буддисты нашли приют в оазисах предгорий Наньшаня и на берегах Ляохэ, а несториане – в Великой степи. Сердца изгнанников ожесточились. Вместо вольнодумных, мечтательных подданных Китай получил неутомимых и непримиримых врагов. Такова была плата исторической судьбы за осуществление единомыслия.
Кушанье с приправой
Наше краткое изложение событий имело только одну цель – проследить механизм раскола между китайцами, киданями и тюрками-шато. Но теперь мы можем вернуться к главной линии исследования и посмотреть, как выглядит этот эпизод в подаче китайского историка XX в. Победа киданей, разумеется, приписывается измене полководца, к сожалению, не тюрка-шато, а китайца, который, «бесстыдно обманув солдат, заставил их разоружиться. Скорбные возгласы солдат потрясли всю равнину»
[115]. Так, но что же это за армия, которая будто бы хочет воевать, а потом, плача, сдается малочисленному врагу?