Для князей и церкви такие специалисты военного дела были находкой. Их принимали с распростертыми объятиями, женили на боярышнях и сразу же давали назначения в войска. Татарину, приехавшему на Москву зимой, жаловали шубу, а прибывшему летом – княжеский титул. Доверять им можно было спокойно. Путь назад им был отрезан, особенно после 1312 г., когда Узбек ввел в Золотой Орде ислам и казнил всех отказавшихся предать веру отцов. С народными движениями у пришельцев не могло возникнуть никаких контактов. Запад был для них стол же чужд, как в Азии – Китай.
А Золотая Орда?.. Она стала слабеть, ибо выпустила из своей орбиты лучших бойцов и лояльных подданных. Узбек, приняв ислам, сделал ставку на купеческий капитал и начал опираться на городское население поволжских городов, за которым закрепилось название «татары». Степняки же на востоке стали называться казахами, а на западе – ногаями. И те и другие самой силой вещей оказались в оппозиции к центральному правительству, которое из ханства стало заурядным мусульманским султанатом. Инерция былого величия помогла энергичным правителям Узбеку и Джанибеку некоторое время поддерживать порядок, но в 1357 г. Джанибек погиб от руки собственного сына Бердибека, и началась «великая замятня», чехарда возводимых и тут же убиваемых ханов, в результате которой фактическим главой Золотой Орды стал темник Мамай, не принадлежавший к роду Чингисидов. Он возглавлял западные улусы.
Мамай был умный политик. Он понимал, что без союзников и тыла твердое положение создать невозможно. Чингисиды и их сторонники были его естественными врагами, а православная церковь, возглавлявшая в XIV в. русское общественное мнение, стояла на стороне низвергнутой, но законной династии. Генуэзцы же в Крыму нуждались в дружбе Мамая для беспрепятственной торговли в Восточной Европе. У них были деньги, и за ними стояла растущая мощь католической Западной Европы. Мамай изменил традиционной ордынской политике охраны русских земель от наступавшего католицизма и заключил союз с литовским князем Ягайлом и с крымскими генуэзцами. Победа Дмитрия Донского на Куликовом поле, неожиданная для всего мира, отсрочила решительное наступление литовцев на Москву, а победа Едигея на Ворскле в 1399 г. над Витовтом закрепила успех и позволила московским князьям перейти в контрнаступление против угрозы с Запада, гораздо более опасной, чем столкновения с волжскими и донскими кочевниками, окончательно потерявшими даже тень единства.
Конечно, отношения русских и тюрок в XIII–XIV вв. были не безоблачные, но в эпоху феодальной раздробленности это было неизбежно. Разве меньший вред наносили междукняжеские усобицы, например вражда Москвы с Тверью, или распри степных племен, например ногаев и ордынских татар? Однако это были неполадки внутри единой системы, единой культуры, единой страны. Да если бы было иначе, разве смогли бы русские землепроходцы с ничтожными силами пройти сквозь огромную Сибирь и Дальний Восток!
Несколько слов к читателю
Теперь, вероятно, внимательный читатель с удивлением смотрит на книгу и на автора. Ну кто же так поступает: излагает продуманную конструкцию как афоризм? Ведь это просто неэкономично! Не лучше ли вместо трех «опытов» написать три монографии, снабдить их ссылочным аппаратом, примечаниями, таблицами и украсить себя лаврами библиографической эрудиции? И главное, теперь, когда руководящая мысль сформулирована, надо лишь немного усидчивости да чистой бумаги.