построений. Научные революции - это те некумулятивные эпизоды в науке, когда старая
парадигма полностью или частично заменяется новой, с ней несовместной. Выбор между двумя
конкурирующими парадигмами нельзя сделать на основе оценочных процедур нормальной
науки. Последняя является прямой наследницей старой парадигмы, и ее судьба решающим
образом зависит от исхода этого соревнования. Поэтому парадигма становится жестким
предписанием по необходимости - она в состоянии к чему-то склонить, но не способна убедить
ни логическими, ни даже вероятностными аргументами. Перед двумя конкурирующими
школами встает серьезная проблема коммуникации. Они оперируют разными базовыми
постулатами о природе реальности и по-разному определяют элементарные понятия.
Вследствие этого, они не могут прийти к согласию даже в том, какие проблемы считать
важными, какова их природа и что собой представляет их возможное решение. Научные
критерии разнятся, аргументы зависят от парадигмы, а осмысленная конфронтация невозможна
без взаимной интерпретации понятий. В рамках новой парадигмы старые термины обретают
совсем иные определения и новый смысл; в результате они скорее всего и соотноситься будут
совершенно иначе. Коммуникация через концептуальную перегородку будет заведомо неполной
и приведет к путанице. В качестве характерного примера можно привести полное различие по
смыслу таких понятий, как материя, пространство и время в ньютоновской и эйнштейновской
моделях. Рано или поздно, ценностные суждения тоже вступят в действие, поскольку разные
парадигмы расходятся в том, какие проблемы решать, а какие оставлять без ответа. Критерии же
для экспертизы по этой ситуации находятся целиком вне круга нормальной науки.
Ученый, занятый нормальной наукой, становится решателем задач. Парадигма
для него - то, что само собой разумеется, и ему совсем не интересно проверять ее
надежность. На самом деле он существенно укрепляет ее фундаментальные допущения. Этому в
частности есть такие вполне понятные объяснения, как энергия и время, затраченные в прошлом
на обучение, или академическое признание, тесно связанное с разработкой данной парадигмы.
Однако корни затруднения уходят гораздо глубже, за пределы человеческих ошибок и
эмоциональных привнесений.
Они затрагивают саму природу парадигм и их роль в науке. Важная часть этого
сопротивления - уверенность в том, что текущая парадигма верно представляет
реальность, и в том, что она в конце концов справится со всеми своими
проблемами. Таким образом, сопротивление новой парадигме является, в конечном
счете, той самой предрасположенностью, которая делает возможным
существование нормальной науки. Ученый, занимающийся нормальной наукой, напоминает
шахматиста, чья активность и способность к решению задач жестко зависят от набора правил.
Суть игры состоит в отыскании оптимальных решений в контексте этих априорных правил, и в
подобных обстоятельствах было бы абсурдным в них сомневаться - а уж тем более их изменять.
В обоих примерах правила игры разумеются сами собой; они представляют необходимый набор