компании психотических пациентов они провели остаток периода интоксикации и несколько
последующих дней. Под влиянием комбинации ЛСД-Торазин глава департамента наблюдал
несколько конвульсивных приступов и имел долгий разговор с пациентом, который показывал
ему свои раны после попытки суицида. Тот факт, что он был помещен экспертами по
психическому здоровью в компанию пациентов с серьезными нарушениями, значительно
усугубил его страх, что он и сам может развить похожее состояние. Анализ его ЛСД
состояния, которое было частично подавлено введением Торазина, показал, что он испытывал
элементы БПМ II, и заточение в закрытой палате и его приключения там являлись мощным
подкреплением его отчаянного состояния.
Переживание его ассистентки было более поверхностным; еѐ реакция на атмосферу
закрытого отделения была в том, чтобы собраться и сохранять контроль любой ценой.
Ретроспективный анализ еѐ переживания показал, что она приближалась к травматическому
детскому воспоминанию, но из-за внешних обстоятельств она подавила его и не позволила
ему проявиться. Еѐ чувства потери волос оказались симптомом, связанным с глубокой
психологической регрессией; младенческий образ тела, соответствовавший возрасту, в
котором она испытала травматической событие, включал безволосость, как естественное
состояние.
Во время своего визита в Институт Психиатрических Исследований в Праге эти два
фармацевтических работника смогли не только поработать над своими симптомами, но также
изменить их образ ЛСД и связанные с ним негативные чувства. Мы объяснили им природу
ЛСД состояния и обсудили с ними терапевтическую программу и принципы проведения
сеансов. Перед отбытием у них была возможность обсудить эффекты ЛСД с пациентами,
проходящими психолитическое лечение, сеансы которых прошли в совершенно других
обстоятельствах. Я заверил их, что не было причин для паники, если кто-то отравился ЛСД; в
сущности, мы постоянно создавали подобные ситуации в нашей программе. Им посоветовали
иметь специальную тихую комнату, где индивид, получивший интоксикацию, мог провести
остаток дня, слушая музыку в компании хорошего друга.
Несколько месяцев спустя мне позвонил начальник департамента. Он сказал, что у них
случилось ещѐ одно «происшествие»: девятнадцатилетняя лаборантка испытала
профессиональную интоксикацию. Она провела день в комфортной комнате, примыкающей к
еѐ лаборатории, в компании своего друга и «повеселилась на славу». Она нашла свой опыт
очень приятным, интересным и полезным.
Техники, разработанные движением самопомощи, хотя и не так вредны, как подход
медицинской и психиатрической модели, также котнрпродуктивны. Попытки увлечь субъекта
поверхностными разговорами («заговорить»), отвлечь их цветами и красивыми картинками
или вытащить на прогулку не решают проблему. Это в лучшем случае может быть попыткой
выиграть время— занимать индивида отвлекающими маневрами, пока кризис не утихнет или
не уменьшится с исчезновением фармакологического эффекта препарата. Эти подходы
основаны на ошибочном допущении, что проблему создал препарат. Когда мы поймем, что