Однако то, что на самом деле случилось с Успенским собором, не имело особого значения — в первую очередь меня интересовала Печерская лавра и ее катакомбы. И, насколько мне было известно, лавра по-прежнему существовала, без особого ущерба пережив советскую власть и немецкую оккупацию. Почти сразу по прибытии в Киев я начал испытывать беспокойство — мое страстное желание посетить таинственное подземное кладбище превратилось в навязчивую идею, сопротивляться которой я был не в силах, и это тоже было чем-то особенным и нехарактерным. Меня считали человеком очень рациональным, идущим по жизни самым прямым путем и без значительных эмоциональных всплесков.
В конце концов я решил пойти на риск, оторваться от группы и самостоятельно посетить лавру. Поскольку в то время я уже достаточно бегло говорил по-русски, то был вполне способен взять такси и направить его к монастырю. Я попал внутрь и прошел по путанице коридоров, между нишами с останками монахов, в течение многих веков живших и умиравших в этом монастыре, — их худые руки, обтянутые коричневой пергаментной кожей, были соединены словно в последней молитве. Время от времени коридоры открывались в небольшие пещеры, где на стенах висели особо почитаемые иконы, а перед ними горели свечи. Сквозь облака густого дыма благовонных курений я видел группы монахов с длинными бородами; казалось, они находились в состоянии глубокого транса, и их монотонное пение казалось потусторонним и порождало странное эхо.
Я понял, что и сам нахожусь в очень необычном состоянии сознания. Я чувствовал, проходя по темным катакомбам, и часто знал, что я увижу за поворотом. Ощущение «дежавю» («уже виденного») или «дежавесю» («уже прожитого») было всеобъемлющим. В одной из ниш я увидел мумию, руки которой не были сложены в молитве, и меня захлестнула волна эмоций, казалось, поднявшаяся из самых глубин моего существа, — я никогда не чувствовал ничего похожего. Тогда я закончил свою экскурсию и, потрясенный, поспешил в гостиницу. Я не сомневался, что пытаюсь убежать от еще более сильной и дезорганизующей реакции. Было ясно, что мой противозаконный визит в Печерскую лавру и враждебные обстоятельства, которые ему предшествовали, не создали благоприятной психологической обстановки для глубокого анализа этих переживаний.
Я вернулся в гостиницу в состоянии странной неудовлетворенности и с четким ощущением, что мой визит является незавершенным гештальтом. Но, с другой стороны, я был приятно поражен, узнав, что гиды «Интуриста» так и не заметили моего отсутствия, что само по себе уже было маленьким чудом. Я встретил Новый год в Москве, наслаждаясь культурными ценностями этого города, и, согласно старой поговорке «В чужой монастырь со своим уставом не ходят», в потрясающих количествах поглощал отличную «Старку» — водку, изготовленную по рецепту, сохранившемуся еще с царских времен. Со мной больше не случалось необычных переживаний, аналогичных тем, что я испытал в Печерской лавре. Самым впечатляющим сознательным приключением до самого конца моей поездки оставался визит в один из самых известных московских аттракционов — комплекс плавательных бассейнов на открытом воздухе, в которых можно было плавать в горячей воде и нырять туда с вышек, окутанных холодом, приближавшимся к —30 по Цельсию.