И если сегодня я еще могу как-то с этим примириться, то только потому, что я очень хорошо помню слова нашего великого пророка «Исси-Нура», который сказал, что индивидуум не ответственен за свои проявления только тогда, когда находится в предсмертной агонии.
Очевидно моя наука, мое божество, моя вторая мать также находится в своей «предсмертной агонии», если она предала меня сегодня.
Я очень хорошо знаю, что за предсмертной агонией следует смерть.
И вы, дорогой друг моего друга, сегодня невольно стали для меня как те врачи, которые тогда накануне объявили мне, что моя мать не сможет прожить более одного дня.
Вы для меня сегодня вестник того, что этот новый мой очаг завтра также погаснет.
Те же ужасные чувства и ощущения, которые я пережил тогда с момента, когда наши врачи объявили мне о неминуемой смерти моей матери, до ее смерти, теперь повторяются во мне.
Но, как и тогда, среди этих ужасных чувств и ощущений еще существует надежда, что, может быть она не умрет, так и в этот момент что-то, подобное этой надежде, еще теплится во мне.
Эх! Друг моего друга! Теперь, когда вы уже знаете мое душевное состояние, я горячо прошу вас, можете ли вы мне объяснить, какая сверхъестественная сила была замешана здесь, что ожидаемый нарыв, который неизбежно должен был образоваться, не образовался у вас на левой ноге.
Ибо вера в то, что он неизбежно должен образоваться, давно уже стала во мне твердой, как«туклунский камень».
И стала она такой твердой и непоколебимой потому, что в течение почти сорока лет днем и ночью я настойчиво изучал эти великие законы мировых колебаний, пока понимание их значения не стало для меня, так сказать, второй натурой».
Сказав эти последние слова, этот, быть может, последний великий мудрец Земли заглянул мне в глаза с выражением, полным надежды.
Можешь себе представить, мой дорогой мальчик, мое положение тогда, Что я мог ему ответить?
Во второй раз в тот день я, из-за этого земного существа, не видел выхода из возникшей ситуации.
На этот раз к этому состоянию, столь для меня необычному, примешалось чувство моей«бытийной хихджнапары», или, как говорят там твои любимцы, «жалости» к этому земному трехмозговому существу, главным образом, потому, что оно страдало из-за меня.
И это было потому, что я тогда ясно сознавал, что, если скажу ему несколько слов, он не только успокоится, но благодаря им даже поймет, что то, что на моей левой ноге не образовалось нарыва, еще более доказывает истинность и точность его обожаемой науки.
Я имел полное моральное право сказать ему правду о себе, поскольку по своим достоинствам он был уже «калменуиором», то есть трехмозговым существом этой планеты, с которым нам не запрещалось Свыше быть откровенными.
Но в этот момент я никоим образом не мог сделать этого, поскольку там присутствовал и дервиш Хаджи Богга-эддин, который был еще обычным земным трехмозговым существом, относительно которых существам нашего племени уже давно было клятвенно запрещено Свыше сообщать истинную информацию кому бы то ни было из них при каких бы то ни было обстоятельствах.
Это запрещение существам нашего племени было сделано, по-видимому, по инициативе Святейшего Ашиаты Шиемаша.