-- С тех пор, как я стал смотрителем, следить за ними -моя обязанность. Когда-нибудь с помощью всех этих чародеев, которых ты здесь видела, я должен буду вернуть их обратно.
-- А куда именно?
-- В никуда, в пространство, в вакуум.
-- И как ты собираешься это сделать?
-- С помощью той же силы, которая доставила их сюда в первый раз. Силы сновидения-наяву.
-- Если ты умеешь сновидеть так же, как все эти маги, -начала я осторожно, изо всех сил пытаясь скрыть нотки торжества в голосе, -- значит, ты и сам должен быть магом!
-- Да, но я не такой, как другие.
Его искреннее признание привело меня в замешательство.
-- А в чем же разница?
-- А, -- отмахнулся он -- абсолютно во всем. Но сейчас я не могу объяснить этого. Если я расскажу, ты только разозлишься, станешь еще более замкнутой. Когда-нибудь, однако, ты поймешь все сама, без посторонней помощи.
Я отчаянно пыталась спросить что-нибудь еще, но почувствовала, что все смешалось у меня в голове.
-- А ты можешь сказать, откуда нагваль Элиас взял эти измышления?
-- Он увидел их в сновидениях и захватил, -- ответил смотритель. -- Некоторые из них -- только копии, которые он снял с тех, что не смог забрать с собой. Остальные -настоящие, привезены отовсюду этим великим нагвалем.
Я не верила его словам, но продолжала:
-- А зачем нагваль Элиас принес их?
-- Они сами его об этом попросили.
-- Зачем?
Разведя руками, смотритель прервал мои исследования и пригласил меня заняться обедом. Его нежелание удовлетворить мое любопытство только усилило мой интерес. Я не могла понять, почему он не хочет говорить об этих хитроумных штуках, а только уклоняется от ответов. Ведь он запросто мог все мне рассказать.
Мы быстро покончили с обедом и он попросил меня достать его раскладную койку из кладовки. Зная его вкусы, я разложила ее перед занавешенной французской дверью. Удовлетворенно вздохнув, он лег, откинув голову на маленькую квадратную подушку, наполненную сушеными бобами и маисовыми зернами, которая была пришита в изголовье. Он утверждал, что она приносит сладкие сны.
-- Теперь я готов немного вздремнуть, -- сказал он, отпуская ремень на своих штанах.
Это был вежливый способ отделаться от меня.
Раздосадованная его отказом говорить о скульптурах, я свалила нашу посуду на поднос и вылетела из комнаты. Его храп провожал меня всю дорогу до кухни.
Из патио слышался звон гитарных струн.
Я машинально потянулась за фонариком, который держала возле гамака, и посмотрела на часы. Было немногим за полночь. Завернувшись потуже в одеяло, я на цыпочках вышла в коридор, ведущий в патио.
Посреди дворика какой-то мужчина, сидя на тростниковом стуле, играл на гитаре. Я не могла видеть его лица, но знала, что это все тот же Исидоро Балтасар, и я уже видела и слышала его, когда попала сюда впервые. Как и тогда, заметив меня, мужчина сразу перестал играть, поднялся со стула и вошел в дом.
Едва я вернулась в свою комнату, как он снова начал перебирать струны. Я уже задремала, когда услышала его чистый сильный голос. Он пел, обращаясь к ветру, маня его из глубины молчания и пустоты.