Мы не можем слишком часто повторять, что религию, проповедуемую Иисусом, можно понять только с помощью доктрин наиболее древних философий. Именно, через Пифагора, Конфуция и Платона мы можем постигнуть идею, которая лежит в основе термина «Отец» в Новом Завете. Идеал божества Платона, кого он называет Единым Вечносуществующим, Незримым Богом, Образователем и Отцом всего,
[432] — скорее всего является «Отцом» Иисуса. Это то божественное существо, о котором греческий мудрец говорит, что Оно не может быть ни завистливым, ни породителем зла, так как Оно не может производить ничего другого, кроме доброго и справедливого;
[433]Оно определенно не является Иеговой Моисея,
«ревнивымБогом», но скорее Богом Иисуса, который «один только благ». Он превозносит Его всеобъемлющую божественную власть
[434]и Его всемогущество, но в то же самое время указывает, что так как Оно неизменно, Оно никогда не может пожелать изменить свои законы, т. е. искоренить из мира зло путем чуда.
[435]Оно всезнающе, и ничто не ускользает от Его зоркого ока [
44, X, 901d]. Его справедливость, которую мы находим воплощенной в законе вознаграждения и воздаяния, не оставит ни одного преступления ненаказанным, ни одного доброго деяния невознагражденным;
[436]и поэтому Платон заявляет, что единственный путь почитания Бога заключается в развитии нравственной чистоты. Он совершенно отвергает не только антропоморфическую идею, что Бог мог иметь материальное тело [
31, 246c], но и «с отвращением отвергает те басни, которые приписывают страсти» ссоры и всякого рода преступления меньшим богам» [
16]. Он с негодованием отвергает, что Бог позволяет умилостивлять Себя или, вернее, подкупить себя молитвами и жертвоприношениями [
44, X, 905d].
«Федр» Платона раскрывает, кем человек когда-то был и кем он опять может стать.
«До того как дух человека погрузился в чувственность и был воплощен с нею через утерю своих крыльев, он жил среди богов в воздушном (духовном) мире, где все истинно и чисто».
В «Тимее» он говорит:
«Было время, когда человечество не размножалось, но жило в виде чистых духов».
В будущем мире, говорит Иисус, «не будут ни жениться, ни выдаваться замуж», но будут «жить, как ангелы Божии в Небесах».
Исследования Лабуле, Анкетила Дюперона, Колбрука, Бартоломео Сент-Илера, Макса Мюллера, Шпигеля, Бюрнуфа, Уильсона и многих других лингвистов, вынесли некоторую часть истины на свет. И теперь, когда трудности санскрита, тибетского, сингалезского, зенда, пехлеви, китайского и даже бирманского языков частично преодолены, и Веды, «Зенд-Авеста», буддийские тексты и даже «Сутры» Капилы переведены, широко раскрыты двери, которые, будучи пройденными, должны навсегда оставить за порогом любых спекулятивных или невежественных клеветников на старые религии. Даже до настоящего времени духовенство, выражаясь словами Макса Мюллера,
«обычно указывало на дьявольщину и оргии языческого культа… но они редко, если вообще когда-то, приложили усилия, чтобы раскрыть истинный и первоначальный характер странных форм вероисповедания и культа, которые они называют делом Сатаны».
[437]
Когда мы читаем правдивую историю Будды и буддизма Макса Мюллера и восторженные мнения, высказанные Бартоломео Сент-Илером и Лабуле; и когда, наконец, папский миссионер и очевидец, человек, которого менее всего можно заподозрить в пристрастных симпатиях к буддизму — мы подразумеваем аббата Хака — не находит возможным сказать что-либо другое, кроме восхищения высоко индивидуальному характеру этих «поклонников дьявола», — мы должны считать философию Шакьямуни как нечто большее, чем религию фетишизма и атеизма, — как хотелось бы католикам, чтобы мы этому поверили. Хак был миссионер, и первой его обязанностью было смотреть на буддизм как на отросток поклонения Сатане. Бедного аббата вычеркнули из списка миссионеров в Риме,
[438]как только его книга путешествий была опубликована. Это служит иллюстрацией тому, как мало мы можем надеяться узнать истину о религиях других народов через миссионеров, когда их отчеты сперва просматриваются высшими церковными властями, и сами они сурово наказываются за то, что говорили правду.
Когда этих людей, которых часто называли и теперь еще продолжают называть «грязными аскетами», короче говоря, последователей различных сект Индии, обычно называемых «йогами», Марко Поло спросил, «как это так получается, что им не стыдно ходить совершенно голыми, как они поступают?», — они ответили спросившему в тринадцатом веке так же, как в девятнадцатом веке ответили миссионеру.