Это страх забвения, Судного дня или геенны огненной — в зависимости от того, в какую версию болтовни человек решает верить. Кода ребе Фурст будет готовиться отойти на небо из-за того славного пирожка с сыром, можете ли вы представить его ужас в ожидании возможного наказания за подобный проступок? Это очень печально, ведь наше единственное наказание — то, что мы сами присуждаем себе. Мы, последователи хренизма, не боимся ни смерти, ни наказания, потому что их не существует. Есть толькоЛюбовь— остальное является иллюзией. Глубокое убеждение в этом освобождает от страха, передающего контроль от сознания Матрице и в отсутствие которого она не может держать бразды правления. И, несмотря на то, что химикаты в пище и частоты, на которых работают мобильные телефоны, все-таки влияют на нас, когда мы находимся в Матрице, это не обязательно. Они тоже являются иллюзией, лишь очередными сюжетными линиями в нашем кино. Мы можем получать доступ к тем планам сознания, на которых законы Матрицы не действуют, потому что там они предстают в своем истинном свете — плодами иллюзии. Мы, выйдя на такой уровень осознанности, можем переписать эту программу в ДНК и прекратить отдаваться на милость страха и болезней.
Свобода— отсутствие господствастраха, и такое открытие приведет эту глупую игру к ее заслуженному концу.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Это все хреновина
Сама пьеса чрезвычайно удалась, а вот публика оказалась ужасной
Оскар Уайльд
Самый эффективный способ уйти от манипуляций Матрицы — рассмеяться ей в лицо. Мы, принимая ее всерьез, ввязываемся в ее игру своим разумом, эмоциями и страхом. Матрица существует лишь потому, что мы верим в реальность ее иллюзий, но мы не обязаны делать это.
Эта игра разума настолько прочно вошла в нашу реальность, что люди злятся, испытывают навязчивые идеи или впадают в гнев из-за любой мельчайшей хреновины, и подобная близорукость и неспособность оценить последствия своих действий еще больше окутывает их сетью. На самом деле,всеэто хреновина. Кроме Бесконечной Любви нет ничего, чтоне являлосьбы хреновиной. Но, Боже,какимжеобразоммы попали в эту игру. Например, в книге «Я есть я, я являюсь свободным» я писал о словехуй. О, Боже, неужели он действительно сказал это? «Да, дорогая, он сказал это грубое слово, это просто возмутительно». Мне нравится, что газеты, эти стражи нравственности, всегда печатают его как х**. Какого хуя они так делают? Что приходит вам на ум, когда вы видите слово х**?Хуй, конечно же. Поэтому с точки зрения морали нормальноподуматьслово хуй, но не произнести его. Что за хреновина!
Ничто другое так сильно не выражает глубину контроля Матрицы над человеческой душой, как наше отношение к словам вродехуй. Возможно, они представляют собой не самые прекрасные сочетания звуков, но если вы попали молотком себе по пальцу, то вряд ли вы найдете какие-либо слова, которые лучше и полнее выразят ваши эмоции. Как и все остальные слова, их можно произнести с желчью, констатируя факт или с юмором, и именноэнергияинамерение, которые были вложены в слово, имеют значение, а не оно само.Хуй— это лишьнабор звуков, который может создать разрушительный или созидательный резонанс в зависимости от намерения. Так что же такого особенного в этом слове, если все это справедливо и для всех остальных слов нашего языка? И опять же, такое отношение к этому слову запрограммировано. С самого детства нам говорят, что это слово является матерным, и подобный импринт в течение всей последующей жизни диктует реакцию множества людей, когда они слышат эти злополучные три буквы. Говорить «половой член» нормально, хотя и нежелательно, потому что у многих это вызывает стыд, а уж односложный родственник этого словосочетания и вовсестопроцентносчитается персоной нон грата. И все-таки представьте, что словохуйозначает что-нибудь другое, например,сэндвич.