— Читала ли ты Апокалипсис?.. Знаешь ли ты последний завет?.. — тихо прошептал горбун и забормотал: — «И голос, который я слышал с неба, опять стал говорить со мною и сказал: пойди, возьми раскрытую книжку из руки Ангела, стоящего на море и на земле. И я пошел к Ангелу и сказал ему: дай мне книжку. Он сказал мне: возьми и съешь ее; она будет горька во чреве твоем, но в устах твоих будет сладка, как мед. И взял я книжку из руки Ангела и съел ее; и она в устах моих была сладка, как мед; когда же съел ее, то горько стало во чреве моем. И сказал он мне: тебе надлежит опять пророчествовать о народах и племенах и языках и царях многих».
И Ева тут же вспомнила свой вопрос, который задавала старухе: «А как же этот принцип — "познай себя"?». И ее недовольный, резкий ответ: «А как же — "быть собой"?» Это как раз то, что сейчас говорил ей горбун. Этот образ с книгой, книгой Господа, которую надлежит съесть, — «она будет горька во чреве твоем, но в устах твоих будет сладка, как мед». Что говорит Господь — непонятно уму, но понятно сердцу. Праздник Преображения Господня… «У Бога для каждого из нас свой шифр». Он говорит! С каждым! Но как, через что, через кого?.. Впрочем, разве можно услышать этот голос, если ты занимаешься собой, погружен в себя?..
Ошарашенная этим прозрением, Ева невольно посмотрела на яблоко.
— Пока оно у меня, я познаю только себя…
«Это ваше яблоко, Ева, — вспомнила она слова горбуна, которые он сказал ей в самом конце их первой встречи. — Кому-то вам придется его отдать. Яблоко Евы…»
— Ах, вот что ты имел в виду! — воскликнула Ева. — Я должна отдать это яблоко, чтобы не мне познавать себя, а кто-то мог познать меня, да?!
— Да… А ты не даешь, — голос горбуна становился все тише и тише. — Никого не пускаешь. Даже меня…
— Тебя?.. — не поняла Ева. — А я должна была сразу отдать его тебе?..
— Никого не пускаешь… — повторил горбун, словно не слышал ее слов. — Никого… А ведь так мало нужно… Просто заглянуть в глаза. В них все. Но ты боишься… Потому что в отражении чужих глаз ты увидишь свою душу.
— Любых?.. Каждого?.. — Ева действительно испугалась, подалась назад.
Она все поняла. Все!
— В глазах любви… — и горбун улыбнулся слабой, едва-едва заметной улыбкой прощающегося навсегда человека. — В глазах любящего…
Душа боится отдать кому-либо это право… Боится отдать право познать себя. Она держит это право при себе. Словно скупой рыцарь, чахнет над этим богатством. Познать себя она не может, ведь это против правил, против сути ее отношений с Богом. Но дать познать себя другому… Ей страшно. Ей чудовищно страшно. Но что ее пугает?.. Почему?!
Вдруг она плохая? — вот что пугает ее. Она говорит, что дело в угрозе, которую таят в себе другие. Что, мол, они воспользуются, обманут, предадут. Но это лишь ширма, лишь оправдание ее истинного страха. Она боится, что она плоха сама по себе и кто-то это увидит, узнает… Это ее истинный страх.
Но что такое этот страх, если не недоверие Богу? Она — Его образ и подобие, микромир в Его макромире. И когда она подозревает себя в том, что она дурна сама по себе, когда она сомневается в самой себе, это она говорит… о Нем! Недоверие Богу, высказанное отказом от души собственной, — вот что такое вкушенный плод с Древа Познания. Чудовищный, жуткий, постыдный… Первородный грех.
Любовь — это не грех. Любовь — это искупление греха. Но лишь та любовь, когда ты видишь свою душу в любимых глазах…
Сердце Евы замерло. Остановилось. Она поднялась, сделала шаг и вложила свое яблоко в ладонь горбуна. Он открыл глаза и принял его обездвиженной рукой. И их взгляды встретились. Пересеклись. Как два луча света сошлись друг с другом.