Серп добродетели бессилен ухватить искренность. Как может жнец поймать ветер? Однако же преуспел он в усекновении колоса. Жнец — убийца во благо.
Должна искренность стать правдой, чтобы поддаться жнецу, но это плаха её. Счастье Двух неуловимо, незримо оно для третьего. Однако третий этот в каждом из вас наличествует, он требует у вас объяснений.
Должно неопределённое обрести форму, иначе контроль ваш над самими Собой — венец добродетели — гоняться будет за ветром. Но слишком он высокомерен для этого. Чопорный, готов умертвить он живое, только бы не оскандалить себя легкомысленностью!
Вы определились. Не хотели вы быть хорошими, вы захотели стать ими. Не хотели вы быть искренними, но хотели заставить себя стать правдивыми. Не хотели вы испытывать счастье, что только Двум известно, но захотели вы организовать его. Нужен был вам рецепт, всё хотели вы делать по правилам, ибо осмысленной приходит к нам смерть.
И добродетель множилась. Узнали вы ложь во спасение, убийство во благо, наказание из любви, предательство из сострадания, борьбу за правду, муку за веру, страдание во искупление… Слова, слова! Добродетель множилась, а сердца ваши рассохлись, словно посуда глиняная, и опустели, ибо вытекла из них жизнь. Но рассудок зато заполнился ваш до отказа!
Знали вы, что искренность — это счастье, знали вы, что счастье — это искренность Двух, но тогда не знали вы слов и главного слова своего — «Я». Когда же узнали вы сладость инквизиции их, то перестала искренность ваша быть искренностью, обратившись фантомами правды. Из волшебницы стала она ведьмой, забавляются паяцы теперь на лютом шабаше!
И вы спросили себя, мудрые: «Искренен ли я сейчас?» — и тем стали вы лгать. Запутались вы, реальность, сдобренная словами, рассеялась. Испугались вы, потерянные, и стали помощи искать у слов ваших, они же рождали вам рассуждения, а рассуждения даже мёртвого вразумить могут, и вы вразумились!
Слово заменило вам ощущение, действие стало у вас рассуждением и оттого страдает теперь параличом да судорогами, бьётся в дуге истерической, высказываясь, неспособное высказаться. Вы — говорящие, бывшие живущими некогда, хороши же дела ваши!
Собой были вы, когда играли в машинки и посуду игрушечную. Когда ж перестали играть вы в машинки и кухни игрушечные, но стали машины водить и семейные готовить обеды, перестали вы быть самими Собой — вы стали водителями и поварами!
Быть водителями хорошими и кулинарами прекрасными стало для вас важнее, чем быть самими Собой. То, что было игрушкой, стало реальностью, то, что было реальностью, — стало теперь игрушкой!
"Что такое я сам, если не умею я машину водить и готовить обеды?" — так вы спросили себя и поняли, как важно быть хорошим водителем и поваром виртуозным.
"Сам я — пустое место, — думали вы. — К чему это пригодно? Какова добродетельность этого "не пойми что"? У него-то и названия нет! О нём не расскажешь, к делу не подошьёшь. По крайней мере, обеда оно не сварит". Так рассуждали вы и самих Себя потеряли, но стали зато добродетельными!