Неужели же Ты приходил лишь к избранным и для избранных? Неужели не видел Ты, что человек слаб как ребенок и как ребенок завистлив? Что думает он лишь о себе и о своем благе? И что для счастья ему нужно чудо? Чудо, и только!
Многие ли способны следовать за Тобой? Многие ли будут поститься в пустыне, поедая саранчу и скорпионов, как делал Ты? Многие ли примут огонь Твоей Истины голыми руками? Нет. Тысяча за все века — святые и праведники — жалкая кучка. И все!
А как же остальные? Какимбыть? О них Ты не думал вовсе. Да, человек — слаб, мелок и жалок. Вот истина о человеке. Но почему бы не дать ему счастья? Маленького, крохотного земного счастья. Но Ты не дал. Мог, а не дал!
Но Он молчал и лишь смотрел на старика.
— Что Ты глядишь на меня проникновенно своими кроткими глазами?! — кричал Инквизитор. — Рассердись, я не хочу любви Твоей, потому что сам не люблю Тебя. И что мне скрывать от Тебя? Разве я не знаю, с Кем я говорю?..
Тебе все известно. Я читаю это в Твоих глазах. Да, мы уже не с Тобой, а сним, с тем премудрым духом, что искушал Тебя в пустыне! Мы взяли от него Рим и меч Кесаря и объявили себя царями земными, царями едиными.
Ты проповедовал гордым, а мы пошли к смиренным. Ты говорил к тысячи, а мы осчастливим тысячи тысяч! Ты поставил подвиг Свой и ушел. А дети Твои здесь, и они — сироты. И нет у них Отца более — кто бы подсказал и утешил.
Но мы исправили ошибки Твои. Мы сказали им, что знаем Тайну Твою и что стоит поклониться нам, и будет каждому и наставление, и утешение. Мы даже грех сделали позволительным, но лишь с нашего разрешения.
Да, мы дали детям Твоим то, что Ты не дал. Да, мы обманываем их, но для их же блага. Да, мы кормим их — их же руками. Да, мы пугаем их — для их же счастья. И они будут счастливы и возблагодарят нас…
Так говорил Великий Инквизитор к Спасителю, но тот продолжал молчать. Он лишь глядел на старика печальными глазами.
— Ты все молчишь, — проскрежетал Великий Инквизитор и бросил на Пленника гневный взгляд. — Ладно. Ты заговоришь в час Страшного Суда, когда придешь судить их. Но знай, что в эту минуту мы встанем и скажем Тебе: «Мы взяли грехи их на себя. Не суди их, но суди нас!»
Я не боюсь Тебя. Завтра же Ты увидишь, как это послушное стадо по мановению моему бросится подгребать горящие угли к Твоему костру, на котором сожгу Тебя за то, что пришел Ты мешать нам. Ибо если кто более всех и заслужил наш костер, так это Ты.
Завтра сожгу Тебя! Dixi.
Когда Инквизитор умолк, то некоторое время ждал, что Он ему ответит. Ему тяжело молчание Пленника. Он видел, как Тот все время слушал его проникновенно и тихо. Слушал и смотрел ему прямо в глаза, словно и не хотел возражать.
Старику же хотелось, чтобы Пленник сказал ему что-нибудь, хотя бы и горькое, страшное. Но Он молчал, а потом вдруг приблизился к старику и тихо поцеловал его в бескровные девяностолетние уста. Вот и весь ответ.
Старик вздрагивает. Что-то шевельнулось в концах губ его; он идет к двери, отворяет ее и говорит:
— Ступай и не приходи более… не приходи вовсе… не приходи никогда, никогда!
* * *
Андрей закончил рассказ.
— Это что, какая-то притча? — не понял я.
— Можно и так сказать, — ответил Андрей. — Это история, которую атеист Иван Карамазов рассказывает своему брату — юному послушнику Алеше.