Но Отто оставался стоять на месте. Он не услышал Ханса. Он видел только Альфреда — своего небожителя. Все то же благородное болезненно-белое лицо, голубые, глубоко посаженные глаза, золотистые волосы, изогнутые брови, нос с небольшой горбинкой, скулы, подбородок… И улыбка. Улыбка, похожая на усмешку.
— Ты должен царствовать, Альфред, — тихо сказал Отто. — Ты воскреснешь, я знаю. Это твое Копье. Ты должен царствовать…
— И тебе меня не жалко? — грустно улыбнулся Альфред. — Совсем?
Дрожь побежала по спине Отто.
«Власть — самая жестокая из всех пыток, самое ужасное из всех наказаний, — вспомнил он рассказ Альфреда. — Нет ничего страшнее, чем принять власть. Я проклят властью, как и все, кто рождается в моем племени с белой кожей и белыми глазами. Мы прокляты. Но нас почитают, потому что на нас держится мир. И нас боятся, потому что на нас держится мир».
— Отто, выйди! — заорал Ханс.
— Нет, Ханс, пусть Отто останется, — Ильзе выкатилась в инвалидном кресле из дальнего, самого темного угла пристройки.
Остановившись посредине — между Отто и Альфредом, она внимательно посмотрела сначала на одного, потом на другого. Она смотрела на Альфреда, в которого влюбилась вчера до беспамятства, как на манекен. Так же она смотрела и на Отто, с которым вчера потеряла невинность.
— Я хочу видеть Морица, — приказала она вдруг. — Я хочу видеть его немедленно! Прежде чем подыхать, я хочу видеть глаза, которые меня любят! Пусть Отто приведет Морица!
— Милая, — приторно-высокомерно отозвался Ханс. — Морица нельзя привести, он в больнице.
— В больнице?! — Отто чуть не заплакал. — Он жив?..
Ханс не обратил на слова Отто никакого внимания. Тем же слащавым, искусственным голосом он продолжил говорить Ильзе гадости:
— Так что прости, дорогая. Сегодня ты своего неудачника не увидишь. Он даже покончить с собой не смог нормально. Спрыгнул с высоты. Разбил себе грудку, но в живых остался…
— Он не прыгал с высоты, — сказал Отто.
— Нет, Отто, он спрыгнул, — Ханс посмотрел на него с отвращением, как на существо второго сорта.
Ханс требовал, чтобы Отто заткнулся — взглядом. Буравил его глазами.
— Он не прыгал, — не опуская глаз, повторил Отто.
— Милочка, — Ханс нагнулся к Ильзе. — Отто не в себе. Мориц спрыгнул с пятого этажа и разбился. Сильно, но не до конца. У меня есть его предсмертная записка.
— Это ты его заставил написать… — прошептал Отто. — Он не хотел умирать.
— В общем, оставим это, — отрезал Ханс. — Какая, в конце концов, разница? Время не ждет.
— Это ты?.. Ты его заставил?.. — Ильзе смотрела на Ханса намокшими от слез глазами. — Господи, как ты мог?.. Как ты мог?!. И ты говоришь, что это меня Бог наказал? Меня?! Ханс, ты посмотри на себя, Он тебя наказал! Тебя!
— Рудольф! — крикнул Ханс. В дверях тут же появился Рудольф. — Вколите ей что-нибудь. Совсем с ума сошла баба!
— Господи, сколько грязи, — тихо прошептал Альфред. — Ханс, а ты ведь еще даже не правишь…
— А я и не буду, — заверил его Ханс. — Ты будешь. Вот даже Отто говорит…
Альфред улыбнулся:
— Нет, Ханс, ты еще не подписал бумаги.
— Что за глупости, Альфред! Мы же договорились!
— Кровью, Ханс! Кровью! — заорал Альфред.
— Зачем? — Отто растерянно смотрел на Альфреда и не знал, как ему реагировать. — Зачем тебе это нужно, Альфред?! Зачем?
Слезы стояли у Отто в глазах. Эта подпись кровью. Это какая-то ужасная, дьявольская вещь. Зачем?! Альфред или честный человек, или… Зачем ему эта подпись?!