Публике кажется, что художник утратил свое мастерство. И лишь позднее мы понимаем, что он
немало обогатил наш опыт. Художник должен избегать слишком радикальных изменений в
правилах, чтобы не разрушить мостик, связывающий его с публикой.
В любой культуре всегда найдутся пуритане и консерваторы, которые будут настаивать на
неизменности стандартов правильной речи и эстетических норм. Они будут доказывать, например,
что ухо имеет определенную структуру, для которой приемлем один-единственный набор
музыкальных правил, поэтому любой, кому близок иной музыкальный язык, будет обвинен в том,
что у него испорчен слух, или в том, что он обманывает себя. Есть даже такие, кто хотел бы
законсервировать английский язык, на котором, к примеру, говорила лондонская элита в 1900
году. Но в таком случае почему не в 1800 или не в 1600? Никто не будет отрицать, что такие
мертвые языки, как санскрит или церковная латынь, имеют определенное применение, но живые
языки изменяются независимо от нашего желания. Лингвисты должны следить за тем, чтобы
изменения соответствовали законам языка, и информировать всех членов общества об
использовании определенных правил.
Наша культура унаследовала и от Иерусалима, и от Рима этическую философию в виде
морального кодекса, а не естественных законов. Поэтому где бы мы ни искали ответа на вопрос,
что нам следует делать — будь то Воля Божия или законы природы, — мы предполагаем пред-
существование таких моделей (паттернов): юридических представлений или «протестантских
путей», — в прокрустово ложе которых можно было бы уложить человеческое поведение. Это не
только ограничивает человеческое поведение рамками исторических традиций, но и удерживает
от непредвиденных изменений. В то же время общий закон постоянно совершенствуется; он
создает прецеденты, которые, однако, становятся неразрешимыми проблемами, поскольку
являются следствием искусственных правил, а не основанного на интуиции представления о
справедливости и правилах честной игры, продуктом механического, а не человеческого начала.
Моральный кодекс предполагает раз и навсегда
166
установленную модель поведения; общий закон является свободно развивающейся моделью,
которая тем не менее подобно живому языку, имеет собственную внутреннюю логику развития.
Следовательно, если освобождение способствует подчинению разума Эросу, а не наоборот,
то очевидно, что оно связано с общим законом, а не с моральным кодексом. Таким образом,
поведение ориентировано не на словесное определение должного и не-должного; оно
принадлежит порядку «организм — окружение», порядку, который не может быть полностью и
окончательно сформулирован. Предполагать возможность научного описания такой модели
поведения, которая бы соответствовала законам природы, или существование идеи,
предшествующей физическому поведению, — означало бы вернуться к древнему убеждению, что
Богдиктуетвселенной свою волю. Но если мы понимаем, что природа не сводится к какой-либо
модели, а сама является моделью, мы можем избежать очередного заблуждения. Согласившись,
что разум подчинен Эросу, мы можем назвать разум приемным устройством, инструментом