Позже в этот день Роберт ведет нас в свою мастерскую, в которой он накануне делал уборку и вот теперь свалил ненужные вещи и мусор на большой старый “Бьюик” с открывающимся верхом. При виде этого мусора у меня возникает два глобальных вопроса человеческой жизни: “Куда мы это денем?” и “Кто будет это убирать?”. С одной точки зрения, живые существа — это просто трубки, заглатывающие с одной стороны и выделяющие с другой до тех пор, пока трубка не износится. Проблема всегда в том, куда девать то, что появилось на другом конце трубки, — особенно если его собралось так много, что трубки подвергаются опасности не уместиться на планете, заваленной их собственными отходами. К тому же, ситуация имеет метафизический оттенок. Вопрос “Куда мы это денем?” устремляется к фундаментальному основанию, на котором все покоится, — к Первопричине, Божественному Источнику, основанию морали, движущей силе действия. Спрашивая же “Кто будет это убирать?”, мы хотим узнать, на ком, в конце концов, лежит ответственность за это все, и как решить наши вечно умножающиеся проблемы, не передавая их будущим поколениям.
Я лицезрею тайну мусора в ее непосредственном проявлении. Робертова машина загружена доверху, и только сидение шофера остается незанятым рядом с разломанными дверными рамами, ржавыми плитами, обрывками колючей проволоки, раздавленными консервными банками, остатками древних фисгармоний, безымянными чудовищами из обломков пластика, куклами без голов, велосипедами без колес, разорванными подушками с торчащей из них ватой, бутылками нестандартных размеров, грудастыми манекенами портного, ромбовидными рамками, развороченными клетками для птиц, невообразимыми массами проволоки и старой электропроводки, грудами апельсинных корок, яичной скорлупы, картофельной шелухи и электрических лампочек — и все это припорошено мерзко-белым порошкообразным химикатом, который мы называем “ангельским дерьмом”. На следующий день мы с почетным эскортом препроводим этот мусор на местную свалку. А что потом? Можно ли вообразить себе переплавку или огонь, который избавит нас от этих вечно растущих гор отбросов — особенно если учесть, что наши постройки и изделия все больше напоминают мусор еще до того, как мы их приобрели? Кажется, не существует другого ответа, кроме предложенного Робертом. И все же, вид его машины повергает в отчаяние.
Божественная комедия. Смех побеждает все. И для Роберта эта исполинская куча удивительно нелепых вещей — всего лишь несравненное творение, шедевр бессмыслицы. Он свалил все это в кузов и привязал веревками к раздавшимся низким бортам когда-то великолепного автомобиля, а затем отошел в сторону, чтобы полюбоваться, словно это выставочный экспонат. Табличка внизу: “Американский образ жизни”. Между тем наш смех беззлобный, ибо в этом состоянии сознания любой поступок есть действие божества. Высшее достижение нашей цивилизации — монументальные кучи мусора — кажется не бессмысленным безобразием, а карикатурой на себя, подобно тому как преднамеренное создание феноменально абсурдных коллажей и абстрактных скульптур является всего лишь добродушной пародией на наши собственные притязания. Ведь в этом мире ничто не является ошибкой, ничто даже не является глупостью. Чувство ошибочности свидетельствует о неспособности видеть нечто как часть большой структуры, о неведении в отношении уровня иерархии, на котором происходит событие. Действие, выглядящее неуместным на уровне 28, может оказаться совершенно закономерным на уровне 96. — говорю об уровнях и градациях в хитросплетении изгибов и поворотов, действий и противодействий, составляющих ход и развитие нашей жизни, — о стадиях космологической игры в кто-кого-перещеголяет, которую постоянно затевают инь и ян, темное и светлое начала. На ранних стадиях эта игра кажется серьезным противостоянием добра и зла. И если недалекий человек относится к игре всерьез, его следует уважать за глубину его вовлеченности, за решимость зайти так далеко, чтобы не знать, откуда он вышел.