Из памяти не исчезла унизительная беспомощность детства. Я с обидой осознавал неспособность ходить и свободно проявлять себя. От понимания телесной немощи волны мольбы поднимались во мне. Моя высокоэмоциональная жизнь мысленно выражалась в словах множества различных языков. Среди такого внутреннего замешательства ухо постепенно привыкло к окружающим звукам бенгальского языка моего народа. Сфера подвижного разума ребенка, искренне считающего себя ограниченным игрушками и пальцами стоп!
Психическое брожение и беспомощность тела провоцировали приступы крика. Своим горем я вызывал общее замешательство членов семьи. Но во мне теснятся и более счастливые воспоминания: ласки матери и первые попытки проковылять или пролепетать фразу. Эти триумфы, обычно скоро забываемые, тем не менее являются естественной опорой уверенности в себе.
Моя память о предыдущих жизнях не есть что-то уникальное в этом мире. Известно, что самосознание многих йогов не прерывается драматическими переходами от «жизни» к «смерти» и обратно. Если человек – это только тело, тогда смерть тела означает абсолютный конец его существования. Однако если пророки тысячелетия назад говорили истину, то человек по существу – это бестелесная и вездесущая душа.
Хотя это и необычно, но ясные воспоминания детства не являются столь редкими. Путешествуя по разным странам, я слышал об очень ранних глубоких воспоминаниях от многих мужчин и женщин.
Я родился в четверг, 5 января 1893 года в Горакхпуре, расположенном в северо-восточной Индии близ Гималайских гор. Здесь прошли мои первые восемь лет. Нас было восемь детей: четыре мальчика и четыре девочки. Я, Мукунда Лал Гхош[
3], был вторым сыном и четвертым ребенком.
И отец и мать были бенгальцы, одаренные свыше, оба происходили из касты кшатриев[
4]. Их взаимная любовь, спокойная и достойная, никогда не выражалась фривольно. Совершенная гармония, существовавшая между родителями, являлась центром покоя для периодически возникающей суматохи восьми юных жизней.
Мой отец
Бхагабати Чаран Гхош.
Ученик Лахири Махасайя
Отец, Бхагабати Чаран Гхош, был добр, серьезен, временами суров. Горячо любя его, мы, дети, тем не менее сохраняли почтительное расстояние. Сильный математик и логик, он руководствовался в основном интеллектом. А вот мать была царицей сердец и учила нас только любовью. После ее смерти отец стал проявлять больше внутренней нежности. Я замечал тогда, что взгляд его часто, казалось, преобразовывался во взгляд матери.
От матери мы, дети, вкусили раннее горько-сладкое знакомство со священными писаниями. Она умело подбирала самые разные эпизоды из Махабхараты и Рамаяны[
5], соответствующие всем случаям воспитания. Наказания наши сопровождались поучениями из древнего эпоса.
Повседневным проявлением уважения к отцу со стороны матери был обычай тщательно одевать нас после полудня, чтобы мы приветствовали его по возвращении со службы. Он занимал довольно высокое положение, нечто вроде вице-президента одной из крупнейших железнодорожных компаний Индии – Бенгал-Нагпур Рэйлуэй. Работа его была связана с переездами, и наша семья в период моего детства жила в нескольких городах.
Мать всегда была готова помочь нуждающимся. Отец тоже был склонен к доброте, но его уважение к правилам и порядку соотносилось с семейным бюджетом. Однажды за две недели мать истратила на еду для бедных больше, чем составлял месячный доход отца.
– Все, чего я прошу, – это то, чтобы ты проявляла благотворительность в разумных пределах.