Продолжая заниматься кунг-фу и работая в огороде, я должна была также готовить обед и ужин. Смотритель научил меня разжигать печь и готовить простые блюда. Следует отметить, что моя мать тоже пыталась научить меня этому, но потерпела полную неудачу. Поскольку теперь у меня были другие дела, я обычно засыпала все что нужно в горшочек и ставила его в печку, а затем приходила позже и ела. После нескольких недель приготовления одного и того же плова я добилась наконец того, что он стал вкусным. Эмилито даже заметил, что я стала если не довольно хорошим поваром, то, по крайней мере, таким поваром, еда которого съедобна. Я отнеслась к его словам как к комплименту, потому что ни разу в моей жизни то, что я готовила, — будь то отбивная или торт — не было съедобным.
Мы каждый раз ели в молчании. Тишина нарушалась лишь тогда, когда он хотел мне что-то сказать. Но когда завязать разговор хотела я, он похлопывал по своему животу, напоминая мне тем самым о своем утонченном пищеварении.
Как и раньше, большую часть времени я посвящала вспоминанию. Смотритель велел мне проработать еще раз те же самые события с участием тех же людей, что и раньше, только на этот раз я должна была заниматься этим в домике на дереве. Я так привыкла подниматься в него каждый день, что потеряла свой врожденный страх высоты. Мне нравилось проводить время на свежем воздухе. Очень приятен для меня был вечер, когда я занималась особыми делами. Под руководством Клары я занималась вспоминанием в пещере. Тогда мое доминирующее настроение было мрачным, тяжелым, земным и нередко имело примесь страха. Но под руководством Эмилито мое вспоминание в домике на дереве приобрело новые качества. Оно стало легким, воздушным, прозрачным. Я припоминала события с беспрецедентной ясностью. То ли у меня прибавилось энергии, то ли дело было в том, что я находилась над землей, но воспоминания стали необычайно подробными. Все стало более ярковыраженным, но в то же время не так заряженным жалостью к себе, мраком, страхом или сожалением о случившемся, что было очень характерно для моих прежних занятий вспоминанием.
Клара предлагала мне писать на земле имя каждого человека, которого я встречала в своей жизни, а затем стирать его рукой, когда я очистила дыханием все, что ассоциировалось у меня с этим человеком. Эмилито же заставлял меня писать имена людей на сухих листиках, а затем подносить к ним горящую спичку, когда я заканчивала работать с воспоминаниями о них. Он дал мне специальное приспособление для сожжения листьев. Это был металлический куб высотой двенадцать дюймов, в стенках которого были аккуратно сделаны маленькие круглые дырочки. Половина одной грани куба была прозрачной — в нее было вмонтировано стеклышко, напоминающее маленькое окошко. Верх куба открывался, и на нижней стороне крышки было длинное отверстие. Со стороны окошка был небольшой рычажок, который вдвигался внутрь и выдвигался оттуда. К нему можно было привязать спичку и зажечь ее трением о шероховатую поверхность внутренней стороны крышки после того, как она оказывалась закрытой.
— Для того, чтобы ты не могла прямо смотреть на огонь, — объяснил Эмилито, — ты должна наколоть листок на острие с тем, чтобы когда ты закроешь крышку, он оказался внутри ящика. Затем смотри внутрь через окошко и с помощью рычажка зажги спичку, поднеси ее к листику и наблюдай, как он сгорает, оставляя после себя золу.