Труд их, на мой взгляд, довольно тяжел. Крабители сами изготавливают и чинят краболовки, на весельных резиновых лодках проверяют их, извлекают краба, меняют наживку. Наживку (рыбу) еще наловить нужно. Варят краба (дрова, костер, котел), чистят, крабовое мясо закатывают в банки. Потом несут в рюкзаках (от 30 до 60 кг) уже полные банки в город, сдавать перекупщикам. Десять или тридцать километров. В городе рюкзаки грузятся продуктами, банками, крышками, снастями, одеждой, инструментами, свечами, мелочевкой — и пешком назад. Любая одежда быстро превращается в просоленную, пропотевшую и закопченую робу. Крепкая, желательно с толстой рифленой подошвой обувь — в «гады».
Солнце, море, ветер, сажа и хижины делают лица «черными». К такой небритой, обросшей роже слово «крабитель», фоносемантически близкое к слову «грабитель», прикипает родней родного. Близость семантики обуславливает и то, что ни у кого из одиночек нет лицензий, и они даже слышать о лицензиях не хотят. Самим крабителям их название нравится, и иногда они «пишутся» (рисуются, строят поведение и образ) под него. Так имя влияет на человека, а название на группу.
У любого крабителя всегда с собой необходимый на побережье довольно большой нож, у некоторых — обрез или еще что-нибудь на случай встречи с медведем. К проходящим людям относятся дружелюбно-настороженно, но одиноким молодым женщинам ходить там не стоит.
Один из «летних» краболовов ставит под скалой навес и железную койку с панцирной сеткой. Она привезена на лодке с заброшенной военной базы. Таких коек уже давно не выпускают. Когда соседи уходят в город, он добирается иногда до ближайшей хижины и топит печку. Чтобы поспать ночь-другую в тепле. Но сам хижину не строит. С холодами этот крабитель уходит в город, и железная койка ржавеет рядом с торчащими жердями для навеса.
Подойдя ближе к его опустевшей стоянке, читаю на огромном валуне написанный углем стих:
Вот я пишу рукою молодою,
Чтобы потом, на склоне лет.
От этой жизни, бурной и веселой,
Какой-нибудь остался след.
Представил себе, как он это пишет, одурев от одиночества, и повеяло неприкрытой тоской. Он действительно считает свою одинокую жизнь под открытым небом бурной и веселой? Или бурной и веселой она бывает при возвращении в город?
Краболунг — авторитетный крабитель, внешностью и манерами напоминающий кинематографический образ матерого скандинава. Не современного, а средневекового варяжского разбойника. Крабитель все же, а не изнеженный европеец.
Кличка настолько необычна, что я ею заинтересовался. Когда Краболунг только появился, его окрестили Лунатиком из-за привычки смотреть иногда ночами на луну. Но резкие черты лица, манеры, движения, удачливость и лихость настолько не соответствовали образу лунатика, что уже к концу сезона родилось слово Краболунг. Как обычно, никто не знает, откуда оно взялось. Просто все его так стали называть. Еще говорят, что в начале Краболунг на скандинава не очень походил. Но по всему — кличка ему понравилась, и со временем образ стал соответствовать. Не специально, жизнь так выстроилась. А говорят, что слова не магичны.
Краболунг много читает. При свечах. Он «метет» все доступное чтиво: знакомые отдают, библиотеки списывают, на заброшенном судне находит... В его хижине лежат детские книжки пятидесятых годов издательства «Учпедгиз» (вот уж некоммерческое название); русская классика, списанная из библиотек организаций; современные «фэнтэзи» и детективы; бесплатные книжки религиозных сект; женские романы и раздерганные подшивки толстых литературно-публицистических журналов ... Избранная библиотечка невелика, а остальное после прочтения идет на растопку.