Жизнь общества Шаман описывает очень своеобразно. Например, он говорит, что с 2000 по 2004 жил в «темной полосе». Термин, насколько я понял, характеризует какой-то глобальный переменный процесс (темные и светлые полосы) в жизни общества.
— Почему «темная полоса»?
— Приходя в город через много лет, попадаю в светлую или темную полосы.
— Связано с уровнем жизни, порядка?
— С доминированием темных или светлых групп людей.
— Ну, отличить темные от светлых иногда очень трудно.
— Почему так думаешь?
— Нет критерия. Ни одежда, ни должности, ни уровень разговоров помочь не могут.
— Часто люди не замечают различий из-за их простоты.
— Есть простой критерий?
— Посмотри на наиболее успешных и пойми, почему считаются успешными.
— В разных группах разные критерии успешности.
— Есть общий один.
— Какой?
— Устремление к духовности или к свинье.
— Как это «к свинье»?
— При устремлении к свинье успешными считается те, кто комфортнее живет, слаще жрет и трахается.
— Да, даже и во многих властных структурах так.
— Но даже самым крутым не угнаться за хряком среди свинок в теплом хлеву.
— А почему «устремление»?
— За «победы» в жизненной гонке положен приз — достижение идеала в следующей. Индийцы называют это кармическим перевоплощением. Такие «победители» вновь родятся свиньями.
— Они же не хотят свиньями.
— Человек реально хочет не то, что он об этом думает, а то, что проявляется в его делах и поступках. По делам и по жизни его.
— А сейчас какая полоса?
— Светает.
08.11.97
В вопросах Шамана о Москве, Санкт-Петербурге, Риге и других городах чувствуется наличие своеобразной системы. Например, рассказы о проверке документов в Москве он слушал, зевая, а о магнитных картах долго расспрашивал и был недоволен неполнотой ответов; вопрос о ценах он считал несущественным, а то, что в метро стало меньше красивых женщин — очень существенным. Мою версию о том, что красивые женщины пересели в автомобили, он одобрил, а версию о конкуренции как основе ценообразования — высмеял. Его высокий уровень социальной компетентности при отшельническом образе жизни удивлял меня.
— У тебя есть паспорт?
— Спрятан возле города.
— Откуда?
— Море и горы дают все. Когда я нашел этот паспорт, его владельцу уже нельзя было помочь.
— А настоящий?
— Настоящие документы давно истлели.
— Ты где-то прописан?
— Зарегистрирован.
— Как это делаешь?
— В следующий раз ты немного поможешь мне и узнаешь.
— Как можешь знать, не бывая в городе?
— Знаю города также хорошо, как море или горы.
— Откуда?
— Я прожил в городах много дольше тебя и еще собираюсь жить в них.
— Как давно начал так жить?
— Сослали меня в Якутию еще как правого эсера. Я сразу ушел на Восток, к океану.
— Сам?
— Договорился с Фогельманом для работы в его группе.
— Но и здесь люди жили: Охотск, Ола, Гижига, Марково...
— И здесь достали. В двадцатых я имел бартер с японскими компаниями.
— Здесь были тогда японские компании?
— Пытались торговать и работать.
— Не помнишь какие?
— Чите-Шока, помню. Потом по именам владельцев шхун помню — Танака, Юзара, Кумакици. Смотри-ка, забыл некоторых.
— При Сталине тебе это, конечно, припомнили?
— При Дальстрое, вылечил одного старого несчастного особиста. Он сказал, что грозит за этот бартер.
— Что он сказал?
— Что на «Генри Ривере» везут «мое дело» с приговором.
— Он был прав?
— Компаньоны, которые не решились уйти, умерли в лагерях.