А когда всесожжение было закончено, он дал мне оранжевую одежду (типа дхоти или набедренной повязки, не знаю, как назвать это), которую вы оборачиваете вокруг себя, четки из шариков рудракши, чтобы повторять мантры, и медную чашку для еды и питья. И я был ничем, кроме как тем нищим, который сжег все.
Затем я странствовал по дорогам. Я ушел. Я прошел через всевозможные вещи.
Он прошел немного со мной. Он заставлял меня менять поезд за поездом, за поездом, пересекая всю Индию; спать на железнодорожных станциях под свистки паровых машин. Он пытался... РАЗБИТЬ меня еще одним образом.
Я проводил недели в индийских поездах, в удушающей жаре, в повсеместной грязи, спал на железнодорожных платформах. И москиты и все... это был какой-то кошмар, в котором я больше не отличал ночь ото дня, не понимал, гуляю ли я или сплю.
Казалось... что уже ничего не осталось, что можно было бы разрушить.
Больше нечего было разрушать. Я был... превыше и вне... Вы не можете разрушить это.
Товарницки: Но Вы все еще ждали чего-то?
Да -- узнать, КУДА все это приведет. КУДА все это ведет?
И я отправился в Гималаи.
Я еще немного попутешествовал.
Но довольно скоро нечто произошло... потому что... я действительно искал то... что ЕСТЬ, что ИСТИННО, вы знаете.
И та милость, которая всегда присутствует, дает вам ответ.
Обнаженный саньясин
Однажды, в Гималаях, я повстречал того, кого называют нанга-саньясин.
Это обнаженный саньясин.
Он не носит даже набедренной повязки; у него ничего нет. Он голый.
Он был молодым, он был статным! Он был красивым; он бродил по дорогам, распевая. Он был голым, только с кимтой. (Такой саньясин должен был разжигать огонь везде, где он останавливается; поэтому они всегда носят с собой так называемую кимту -- нечто вроде каминных щипцов). И эти щипцы бренчат в такт шагам саньясина, видите ли -- они резонируют.
Так он странствовал по дорогам и пел, обнаженный, со своей резонирующей кимтой. И он был так наполнен радостью...
Я решил пойти вместе с ним.
Тогда я сказал ему: "Послушай, я хочу избавиться от этих одежд."
Я... СТЫДИЛСЯ тех одежд саньясина! Мне казалось некой... пародией, маскировкой, облачаться "как саньясин" (в кавычках), в какую-то одежду особенного цвета!
Нужно быть СОВЕРШЕННО ОБНАЖЕННЫМ!
Товарницки: Вы имеете в виду, что она была как униформа?
Да, просто другая униформа. Другой способ сказать: я являюсь этим или тем. Внезапно у меня стало расти отвращение ко всему этому...
Поэтому я сказал ему: "Хочу быть голым, как ты."
Я взглянул на свое белое тело, которое оставалось столь ужасно белым -- клеймо Запада.
Я ничего не имел против Запада! Я не отношусь к нему с пренебрежением. Ничего не имею против него. Просто у меня была "белая кожа", вы знаете, что отличало меня от других людей, кожа которых задубела под солнцем и...
Тогда он ответил: "Но ты не можешь сбросить одежды саньясина! Не можешь, это твой закон! Ты -- саньясин и должен..."
Я стиснул его руку: "Какой закон?"
"Но ты саньясин", -- повторил он.
Я начал чувствовать... что меня душит эта метка, и подумал: "Проклятье! Я снова пленник. Я `саньясин'. Следовательно, не могу делать то или это...". Я снова почувствовал себя окруженным со всех сторон.