Я и мой муж живем в доме моих родителей, но во сне это наш дом и живем там только мы и никого кроме нас. Дворик старой планировки – т. Е. Нет ещё стены возведенной между нами и соседями, нет нового соседского дома – дворик открытый и общий, а рядом с нашим домом старый (ныне снесенный) дом соседей. На дворе ночь, следовательно темно. У меня в руке то ли кастрюля, то ли ещё какая то домашняя утварь и я занимаюсь чем-то по дому и собираюсь выйти во дворик, уже и не помню почему. Все свои действия я совершаю словно на автопилоте, тогда как все ощущения сконцентрированы на внутренних переживаниях (примерно также, например, как по дороге домой идете думая о чем-то своем, а процесс ходьбы по извествной дороге настолько автоматизирован, что не задумываешься куда идти и где повернуть). А вот внутренние ощущения немного страшные: У меня холодно в душе и я чувствую (не носом, а нутром) холодный запах одиночества. Но как только я заступила за порог и подняла глаза, чтобы смотреть куда иду, я затыла в шоке; у меня перед глазами встала леденящая душу картина – возле соседского дома на едва освещенной светом из нашего корридора площадке лежит изнеможенное, истощенное тело. Тело, как мне кажется, ребенка лет 10-12, но определить это на самом деле не возможно, потому как тело больше похоже на скелет, а разлагающаяся плоть давно приобрела темно серый цвет. Я даже рост не могу правильно определить, так как тело лежит в позе зародыша. При этом ноги и руки его закованы в кандалы и цепи ведут куда-то внутрь соседского дома. Ощущуение, что этого человека долгое время держали в заперти и даже не кормили, как будто он вдруг через долгое время впервые смог выползти наружу. Самое страшное было то, что он был одновременно живым и мертвым. Я закричала и позвола мужа, я хотела, чтобы он подошел и узнал в чем дело, или чтобы мы вместе подошли. Мне было жутко страшно. Теперь сдобавок к запаху одиночества я ещё чувствовала и леденящий запах смерти.
Муж вышел из комнаты, вышел за порог всего на шаг дальше чем я и вернулся, сказав что ничего особенного там нет. Я не могла поверить своим ушам – муж ведь в упор смотрел на это тело. И я знала что он его видит, я поэтому спросила (риторически) ну ты же его видишь? Муж сказал что-то невнятно, чтоюы избежать прямого ответа, потому что на самом деле он его тоже видел. Но при этом сделал вид как будто в этом ничего странного и шокирующего нет и ушел обратно в комнату. Я поняла, что он так же как и я боится, просто не смеет в этом признаться, не хочет казаться слабым. Поэтому ему легче было зайти и сделать вид, что ничего не случилось. Я не знала как реагировать. С одной стороны мне жутко страшно, я не знаю что мне делать с этим телом, я не знаю исходит ли от него опасность (хотя понимаю, что в таком состоянии он не может причинить мне вреда и скорее нуждается в соей помощт), я не знаю грозит ли мне опасность со стороны тех, кто его держал в кандалах, если они заметят, что я знаю об этом. Тело было одновременно живым и мертвым – мертвым по всем параметрам, даже плоть у него уже разлагалась. Но в его глазах я видела остатки жизни, я понимала, что душа ещё в теле, хоть и еле держится. В его глазах не было мольбы о помощи, не было отчаяния – просто пустота безнадежности и угасающая жизнь. Он наверное не молил и помощи, потому как спасать его уже было поздно, его бы даже откормить не удалось бы, потому как в его истощенном теле не было бы достаточно энергии, чтобы переварить пищу. Смерть для него была бы освобождением от мук. Наверное, единтсвенно, чего он хотел бы – достойной смерти. Помочь ему было невозможно, но не помочь было страшно… страшно жить с таким грузом на душе, знать что видела это все и притвориться, что ничего не было. Я поняла, что я не могу это просто так оставить и жать дальше как ни в чем не бывало, обманывая сама себя и я решила попробовать преодолеть страх и подойти к нему, потому как, мне казалось, это единственое, что дало бы ему именно достойную смерть – знать, что его заметили и знать, что он больше не один заточении. Соседи мне стали не страшны, я подумала, что с ними проще, они живые и можно позвать милицию. Но самое страшное было именно подойти к этому ни в чем не повинному живому мертвецу; и все ещё було жутко страшно от запаха одиночества и смерти. Я решила побороть страх заговорив с ним.