Место, где чуть было не случилось непоправимое, я нашла довольно быстро. И тут совсем не дело в том, что я умею хорошо ориентироваться на местности (на самом деле и не умею) или просто хорошо запомнила особые приметы того места, где мы спасались от огня. Обнаружить его мне помогли черные полосы, оставшиеся от него. Когда я шла к Интернату, я не совсем понимала, что хочу найти. Но теперь, когда я вновь очутилась здесь, я уразумела, для чего. Раньше мне казалось, что огонь шел строго по кругу, но теперь, когда я могла обследовать место возгорания без спешки, я увидела, что внутри черного по контуру круга присутствуют и какие-то еще линии. Кажется, они складывались в какой-то узор или даже узоры. Я решила, что будет не лишним зарисовать их и потому начала с круга. Сразу после чего я нарисовала еще один круг, который был немногим больше первого – первый находился как раз в него; обе окружности напоминали мне концентрические, хотя, возможно, так все и было (если меня не подводил глаз). Чтобы разобраться в хитросплетениях остальных линий, мне пришлось несколько раз менять угол зрения и ходить туда-сюда по песку, ища наиболее удобное место для того, чтобы рассмотреть получающиеся фигуры как можно более лучше. Под конец я даже забралась на забор, выпрямилась на нем в полный рост, и только тогда сумела закончить свой рисунок. Внутри малого круга оказалась пятиконечная звезда, чуть смещенная от его центра, в свою очередь, в центре звезды обнаруживалась звезда Давида (шестиконечная звезда: состоит из двух треугольников, один из которых вершиной направлен вверх, а другой – вниз; своими вершинами образуют лучи звезды).
Рисунок вышел крайне странный. Интуицией я решила, что он, по всей видимости, должен был что-то означать. Но подумать об этом стоило уже не здесь, а в другом месте – менее опасном и более подходящим для этого. К тому же не исключено, что мне понадобилась бы дополнительная литература, чтобы понять смысл знака.
Оставшись удовлетворенной тем, что я "накопала", я решительно отправилась к воротам, чтобы покинуть это место. На этот раз, возможно, навсегда, однако что-то мне подсказывало, что я еще вернусь сюда однажды. Впрочем, мысли об этом не казались мне теми, которые приятно крутить в голове, и я попыталась избавится от них. Все то время, что я шла к воротам, я задавалась вопросом, почему родители еще ничего не знают о том, что со мной приключилось. Я должна была рассказать им все, но почему-то не хотелось. В конце концов, я решила, что им совсем необязательно знать обо всем этом: незачем было нервировать их тем, во что с трудом можно было поверить: некоторые журналисты отозвались довольно скептически насчет этой истории. Они очень сомневались в том, что огонь мог возникнуть "сам по себе". А поскольку мы – я и ребята – не могли сказать, что видели кого-либо, кто поджег бы, по всей видимости, загодя приготовленный порох или даже бензин (участок был как на ладони: мы не могли бы не заметить рядом с собой человека), многие из газетчиков не стали публиковать рассказ о нас. Но я не печалилась по этому поводу. Мне совсем не хотелось, чтобы мое имя красовалось где-то в такой странной истории. Меня и так считали "слишком правильной – и странной", чтобы еще раз все убедились в этом.
Я вышла за ворота и на всякий случай прикрыла их за собой. И хоть те, кто жил в Интернате, никогда не ругались на нас – тех, кто заходил иногда сюда, мое проникновение на эту территорию мне чудилось не совсем законным. И все же, когда я совместила металлические дверцы друг с другом, я испытала настоящее облегчение. Когда я повернулась к участку спиной и по инерции сделала шаг вперед, из пустоты выступила фигура, завернутая в черный плащ. Мое сознание взывало в тот миг: "Ну почему они всегда в черном?! ", хотя мое подсознание – то есть та я, что была во сне, пока не почувствовала ничего особенного. Совершенно не ожидавшая, что тут есть кто-то, кроме меня самой, я натолкнулась на эту фигуру и выронила из рук карандаш и блокнот. Вот тогда, когда я врезалась в нее, мое сердце в первый раз тревожно забилось. Мозг еще не осознавал опасности, но шестое чувство уже во всю трубило о ней.
– Извините, – пробормотала я и присела, чтобы дотянуться до карандаша и блокнота. Про себя я отметила, что человек в плаще накинул на свою голову глубокий капюшон, под которым невозможно было разобрать его лица. Рукава же плаща были настолько длинными и широкими, что и руки рассмотреть не представлялось возможным. Впрочем, меня этот человек не сильно волновал: мне просто хотелось побыстрее покинуть участок Интерната и оказаться дома.