У меня что-то екнуло внутри, и я углубился в чтение.
Вздрогнешь и горы с плеч
И душа горе
Дай мне о горе спеть:
О моей горе!
Марина Цветаева
Та гора была как грудь
Рекрута, снарядом сваленного.
Та гора хотела губ
Девственных, обряда свадебного
Требовала та гора.
Океан в ушную раковину
Вдруг ворвавшимся ура!
Та гора гнала и ратовала.
Та гора была миры!
Бог за мир взимает дорого!
Горе началось с горы.
Та гора была над городом.
Как на ладони поданный
Рай не берись, коль жгуч!
Гора бросалась под ноги
Колдобинами круч.
Как бы титана лапами
Кустарников и хвои
Гора хваталась за полы,
Приказывала: стой!
О, далеко не азбучный
Рай: сквознякам сквозняк
Гора валила навзничь нас,
Притягивала: ляг!
Оторопев перед натиском,
Как? Не понять и днесь
Гора, как сводня святости,
Указывала: здесь.
О когда б, здраво и попросту
Просто холм, просто бугор,
Говорят тягою к пропасти
Измеряют уровень гор
В ворохах вереска бурого,
В островах страждущих хвои…
(Высота бреда над уровнем Жизни)
На же меня! Твой…
Но семьи тихие милости,
Но птенцов лепет увы!
Оттого, что в сей мир явились мы
Небожителями любви!
Гора горевала (а горы глиной
Горькой горюют в часы разлук),
Гора горевала о голубиной
Нежности наших безвестных утр.
Еще говорила, что это демон
Крутит, что замысла нет в игре.
Гора говорила. Мы были немы.
Предоставляли судить горе.
Гора говорила, что только грустью
Станет что ныне и кровь и зной.
Гора горевала, что не отпустит
Нас, не допустит тебя к другой!
В жизнь, про которую знаем все мы
Сброд рынок бардак.
Еще говорила, что все поэмы
Гор пишутся так.
Та гора была как горб
Атласа, титана стонущего.
Той горою будет горд
Город, где с утра и до ночи мы.
Та гора была миры!
Боги мстят своим подобиям!
Горе началось с горы.
Та гора на мне надгробием.
Минут годы. И вот означенный
Камень, плоским смененный, снят
Нашу гору застроят дачами,
Палисадниками стеснят.
Но под тяжестью тех фундаментов
Не забудет гора игры.
Есть беспутные, нет беспамятных:
Горы времени у горы!
Виноградники заворочались,
Лаву ненависти струя.
Будут девками наши дочери
И поэтами сыновья.
Тверже камня краеугольного,
Клятвой смертника на одре:
Да не будет Вам счастья дольного,
Муравьи, на моей горе!
В час неведомый, в срок негаданный
Опознаете всей семьей
Непомерную и громадную
Гору заповеди седьмой.
Когда я откинулся от листов со стихами, Ирина воодушевленно спросила:
Ну, как?
Я ответил вопросом на вопрос:
А кто она, Марина Цветаева? Мне даже случайно довелось быть на ее могиле, но про нее знаю мало.
Цветаева? Ирина призадумалась. Говорят, она была Посвященной. Ей мысли приходили Оттуда.
Почему я про нее почти ничего не знаю? Почему в школе?…
В школе это трудно воспринимаемо. А Ваша жизнь, Эрнст Рифгатович, посвящена хирургии. Вам некогда.
Да уж.
Кстати, Борис Пастернак считал «Поэму Горы» главным произведением Марины Цветаевой.
Неужели и он чувствовал, что в этой поэме?…
Чувствовал.
Что?
Что гора думает.
Странная поэма; такое ощущение, что Цветаева считает гору живым существом, проговорил я, вспоминая, что мысль о том, что гора думает, пришла и ко мне, и боясь напомнить об этом Ирине.