Вскоре мы достигли того места, когда тибетское плато начало снижаться. Наступила пора прощаться с Тибетом. Мы горделиво обнимались, позируя перед фотоаппаратом то на фоне озера, то на фоне палатки, а на душе было грустно, потому что нам не хотелось расставаться с Тибетом — Колыбелью Человечества.
Я, конечно же, улыбался и фотографировался с деланной улыбкой на лице. А желудок болел, болел и болел… Но как только я.[ садился в автомобиль, я тут же засыпал и спал, спал и спал, не обращая внимания на боль. Срабатывала защитная реакция организма после перенесенных стрессов.
Иногда я вспоминал свои былые чемпионские походы, когда на тяжелых перевалах было столько стрессов, столько стрессов… А потом… нам на грудь вешали чемпионские медали.
— Неужели я сдал, неужели я… постарел? — думал я.
Мне вспомнился уже пожилой бывший президент японской фирмы «Ничиборен», господин Кондо, или вернее, Кондо-сан. Он прекрасно говорил по-русски, но иногда путал русские слова.
С ним, господином Кондо, мы как-то шли по Манежной площади в Москве, изрядно выпив. Конечно же, мы говорили о жизни. Весело говорили. Я помню, расспрашивал его о степени напора японских мужчин во время процедуры ухаживания за японскими женщинами, попросив особо отметить его личный опыт.
— Ты что, Мулдашев-сан, ты что? — помню, сказал Кондосан. — Я уже, уже… я уже устарел.
— Чего? — переспросил я.
— Устарел, — повторил он, путая слово «устарел» со словом «постарел».
Помню, мне стало грустно.
Вот и сейчас мне стало казаться, что я, возможно, тоже «устарел», но… кто знает…. кто знает, в какой степени. Вскоре стали встречаться селения, в которых мы останавливались, чтобы перекусить. Я наблюдал, как Рафаэль Юсупов пьет чай, всем своим видом оценивая качество этого напитка, я любовался, как Равиль Мирхай-даров простодушно «сосет» из горла пиво, но особо внимательно я следил за Сергеем Анатольевичем Селиверстовым, который выпивал любой напиток одним-двумя глотками и тут же начинал писать на коленях, желая, видимо, наверстать упущенное в ведении своих полевых дневников.
На границе с Непалом мы остановились и ждали пропуска очень долго. Мы уже стали опасаться, что китайцы не пропустят нас в Непал, откуда нам предстояло улететь в Россию. Но вскоре появились Лан-Винь-Е с Тату и… предложили хорошенько выпить, ведь они оставались здесь, в Китае… на Тибете.
Китайская водка была жуткой, но, самое главное, невероятно пахучей — казалось, что мы пропахли ею насквозь. И тут… Лан-Винь-Е, захмелев, запел… по-русски… «Выходила на берег Катюша, на высокий берег на крутой…» и… стал вспоминать годы, проведенные в МГУ, почти без акцента произнося русские слова. Мы все тепло улыбались.
Когда мы пересекли границу с Непалом и автобус довез нас до равнины, Сергей Анатольевич вздохнул:
— Ух! Воздух-то какой густой! Если хорошо вздохнуть, легкие может разорвать. Это вам не «Вечный материк»!
Мы все дышали с удовольствием.
В столице Непала Катманду было жарко и влажно. Мы все ходили в шортах и иногда поглядывали на свои худые натруженные ноги. Желудок мой изо дня в день болел все меньше и меньше. Я смотрел на цивилизацию совсем другими глазами… немножко чужими глазами.
Каждые часа два раздавался чей-то голос, чаще всего Рафаэля Гаязовича Юсупова: — Ну что, мужики, пожрем, может?!