А мысли о Чужом Боге все продолжали и продолжали плясать в голове. Я искренне удивлялся тому, что раньше никак не мог понять того, что безбожия никогда не бывает, не бывает хотя бы на том основании, что Бог, создав дух, душу и тело человека, не только связал их единой веревочкой между собой; но и связал их невидимыми нитями с Богом, определив Единство Творения. Не зря люди говорят, что человек есть частичка Бога. Меня разозлил ту-пизм атеизма, этот жуткий тупизм философов и ученых, которые утверждали и утверждают, что Бога нет. Если бы эти «атеисты-ученые» хоть на минутку задумались над тем, что, например, известный научный факт клеточной нелокальности, когда каждая из миллиарда клеток человеческого организма мгновенно узнает о судьбе каждой клетки, нельзя объяснить ничем иным, как существованием некой думающей субстанции, которая не просто объединяет все клетки воедино, но и заботится о каждой клетке, как о своем дитяти, то они бы, эти «атеисты-ученые», могли бы по простой логике предположить, что над этой думающей субстанцией заботится другая, более высокоорганизованная думающая субстанция, а над ней ещё одна, ещё одна и ещё одна, вплоть до самого… Бога. Тогда бы товарищи атеисты перестали бы делать стеклянные глаза при малейшем возражении по поводу «доказываемого» ими отсутствия Бога. Тогда бы они престали третировать настоящих ученых-исследователей, которые волей-неволей, в результате своих научных поисков, приходили к выводу о существовании Бога-Создателя и превращались в глубоко верующих людей.
Я вспомнил глаза преподавателя атеизма в нашем медицинском институте, когда он на экзамене с удовольствием поставил мне тройку, хотя я, обладая хорошей памятью, выучил всю эту атеистическую дрянь. Он, видимо, увидел в моих глазах плохо скрываемую ненависть к нему — рабу Чужого Бога.
Шагая вперед и издавая в такт примитивные звуки «ух, ух, ух», я даже стал оправдывать этих «ученых-атеистов», понимая, что их язык не принадлежит им самим и что их языком говорит лукавый Чужой Бог. Он, этот Чужой Бог, даже, наверное, похохатывает над дураком-атеистом, когда тот, поправив рекомендуемо-серого цвета пиджачок, идет доказывать всем и вся то, чего и в помине не может быть в природе. Этот дурак-атеист, являясь все же хоть и неудачным, но Божьим творением, когда-нибудь влюбляется и, получив «от ворот поворот», мается по ночам, причитая, что душа болит, но тут же, выпятив слюнявую нижнюю губу, начинает переводить ход своих мыслей о своей душе на привычный (но в глубине души омерзительный) мыслительный штамп о роли органических молекул, и даже доходит до такой чуши, что её (отвергшей) органические молекулы несовместимы с его (отвергнутого) органическими молекулами, хотя, на самом деле, несовместимы их Души, отданные разным Богам — Настоящему и Чужому.
— Шеф, давай присядем. Тяжело ты идешь. Ты ведь только что вышел оттуда, из Долины… — послышался голос Равиля.
— Давай, — тяжело вздохнул я. — Боль ослабла, но слабость…
Я присел на камень.
— Чужой Бог очень силен. Он использует любой шанс, чтобы внедриться в душу человека. Он понимает, что создал человека не он, но он стремится захватить его, полностью захватить, — подумал я, сидя на камне.
В моей голове всплыли лица знакомых мне завистливых, жадных и стервозных людей, а также лица знакомых алкоголиков и наркоманов. Я, с натугой перебирая каждого из них в памяти, постарался представить выражение их глаз. Это мне удалось; глаза их были однотипными — стеклянными и чужими.