Она осторожно опустила меня на место, проверила, чтобы для меня была вода — я никогда не пила молока, только воду, — и положила рядом со мной несколько объедков лягушачьих лапок. Потрепав меня по голове, она медленно вышла и закрыла за собой дверь. Удаляющиеся звуки ее шагов заглушались воем ветра и перестуком дождя по железной крыше. Я ненавидела это место. Часто люди вообще забывали обо мне, и я не имела возможности выйти, пока не откроется дверь. Очень часто я оставалась здесь без еды и питья по двое-трое суток. Кричать было бесполезно, потому что каморка стояла слишком далеко от дома, спрятанная в рощице далеко за всеми остальными постройками. Я лежала здесь голодная, в горле у меня пересыхало, и ждала, что кто-нибудь в доме вспомнит, что меня уже что-то слишком давно не видно, и придет посмотреть, что со мной происходит.
Теперь все иначе. Здесь со мной обращаются как с человеком. Хотя все мы почти голодаем, у меня всегда есть еда и питье и я сплю в спальне на своей собственной настоящей кровати. Когда я оглядываюсь на прошлое, мне кажется, что это было путешествие через нескончаемую ночь, а теперь я вышла на солнечный свет и греюсь в лучах любви.
В прошлом мне приходилось остерегаться тяжелых ног. Теперь КАЖДЫЙ заботится обо МНЕ! Мебель никогда не сдвигают, пока мне не будет точно известно, куда ее поставят, потому что я старая и слепая и больше не могу позаботиться о себе сама. Как говорит Лама, я нежно любимая бабуся, наслаждающаяся счастьем и покоем. Сейчас, когда я диктую эти строки, я сижу в комфортабельном кресле и греюсь под теплыми солнечными лучами.
Но все, что связано с тем местом, все Дни Мрака, до сих пор преследуют меня, как обломки кораблекрушения.
Меня охватило странное волнение. Тихонько, так как я еще не была уверена в себе, я запела. Я ходила по саду в поисках ЧЕГО-ТО. Мое желание было смутным, но очень настойчивым. Сидя у открытого окна и не отваживаясь войти, я слышала, как мадам Дипломат говорит по телефону:
— Да, она звонила. Я отправлю ее немедленно, и вы завтра ее получите. Да, мне хотелось бы продать котят как можно скорее.
Немного времени спустя ко мне подошел Гастон и посадил меня в душный деревянный ящик с надежно закрывающейся крышкой. Запах в ящике, несмотря на спертость воздуха, был ОЧЕНЬ интересным. В нем переносили бакалейные товары. Лягушачьи лапки и улиток. Сырое мясо и те зеленые штучки.
Я настолько заинтересовалась, что едва заметила, как Гастон поднял ящик и понес меня в гараж. Некоторое время ящик спокойно стоял на цементном полу. От запаха масла и бензина я почувствовала себя плохо. Наконец опять вошел Гастон, открыл большую переднюю дверь и завел нашу вторую машину, старый «ситроен».
Довольно грубо бросив мой ящик в багажное отделение, он сел за руль, и мы тронулись. Это была ужасная поездка, мы так быстро разворачивались на поворотах, что мой ящик постоянно сползал, глухо ударяясь о стенки багажника. На следующем повороте все повторялось. Было абсолютно темно, а попадавшие в мой ящик выхлопные газы вызывали у меня кашель и удушье. Мне казалось, что это путешествие никогда не кончится.
Наконец машина резко свернула в сторону, раздался ужасный пронзительный визг тормозов, и, когда машина выровнялась и опять помчалась вперед, мой ящик еще раз перевернулся, теперь уже вверх ногами. Я сползла по острым щепкам и оцарапала нос, который начал кровоточить. «Ситроен» сильно завибрировал, останавливаясь, и вскоре я услышала голоса. Багажное отделение открыли, и после минутного молчания незнакомый голос произнес:
— Смотрите, кровь!
Мой ящик подняли, я чувствовала, как он раскачивался в руках того, кто его нес. Человек преодолел несколько ступенек, проникающий сквозь щели ящика свет померк, и я поняла, что нахожусь в доме или в сарае. Дверь закрыли, ящик подняли и поставили на стол.