Мальчик уткнулся головой в папины ноги и заплакал вдруг, сбивчиво рассказывая, как он ждал их из кино, как строил крепость, как один из соседских пацанов больно ударил его кулаком в живот. Отец улыб-нулся и, прижимая к себе вздрагивающее тельце, похлопывая крепкой рукой по узкой спине, пробормотал: "Не плачь, сынок. Сколько их бу-дет еще в жизни, этих ударов. Уж так устроен мир". А мама, груст-но усмехнувшись, поправляет полосатую футболку, заляпанную где-то красной краской.
Невысокий человек с сумкой через плечо вышел из подъезда боль-шого двенадцати этажного дома и направился через дворы к оживленному проспекту. Там он сел в подъехавший "Grand Cherokee", черный, как ворон, джип с зеркальными стеклами, отражающими неоновую Москву. Через мгновение этот угрюмый автомобиль бес-следно растворился в сутолоке машин, наводнивших, несмотря на позднее время, дороги большого города.
Перед окном и своей небольшой квартире стоял и плакал Мед-ведь. Его нервно сжатые кулаки иногда грозили кому-то, а губы шептали беззвучное проклятие. Его опять разбудило это, еле слышное, бормотание пространства, означающее одно – очередную смерть эргома, кого-то из них. Судя по ощущению, возникшему после этою немого Крика, это был Хан.
В домах за окном, выстроившихся вдоль улицы стройной шеренгой, зажигались и гасли окна. Люди занимались своими делами. А высоко в небе над городом ровно светилась призрачно желтым сия-нием далекая и надменная Луна.