Большинство переживаний, которые испытуемые принимают как происходившее в действительности, а не только как символ или продукт их фантазии, обычно представляются правдоподобными или, по крайней мере, возможными для стороннего наблюдателя. Когда такие переживаний становятся известными, они помогают прояснить симптомы пациента и объяснить некоторые иррациональные, на первый взгляд, элементы его поведения. Оживление этих событий сопровождается также очевидными изменениями в его клиническом состоянии. По-видимому, каждый из восстановленных эпизодов вносит недостающее звено в понимание динамики психопатологических симптомов пациента. Полнота всплывшего бессознательного материала формирует затем достаточно законченный гештальт, более или менее удовлетворительную мозаику с весьма логической и понятной структурой. Это близко к феномену, который Фрейд когда-то описал как принцип картинки-загадки (головоломка, в которой нужно сложить мелкие кусочки, чтобы получилась законченная картинка) при обсуждении логической связи материала, полученного при психоанализе невротических пациентов [6].
В исключительных случаях восстановленные переживания кажутся настолько необычными и обладают столькими невероятными чертами, что трудно поверить в их подлинность. Согласно моему собственному опыту, испытуемый обычно разделяет с терапевтом сомнения относительно аутентичности таких событий.
Одним из наиболее поразительных примеров этого вида были наблюдения, проведенные во время психолитического лечения Георгия, пациента с характерным неврозом, привыкшего к ряду обезболивающих, психостимулирующих и снотворных препаратов. Отклонения в поведении ставили его на грань психоза, его неоднократно привозили в больницу после передозировки различных лекарств. Во многих ЛСД-сеансах Георгий отмечал оживление шести разных сцен из детства, в которых он оказывался свидетелем садистских убийств маленьких девочек, совершенных его отцом. Эти сцены включали в каждом конкретном случае различные сложные виды сексуальных извращений, вплоть до изнасилования с последующим зверским убийством. Он мог описать детали окружения, в котором происходили убийства, и подробности криминальных действий. Помимо этого, он оживил многие сцены, изображавшие все виды кровосмесительных и извращенных действий между членами его семьи, ближайшими родственниками, знакомыми и прислугой. В некоторых из них он был только наблюдателем, в других — жертвой. Хотя представлялось невероятным, чтобы эти переживания действительно имели место, формальные аспекты и механика такого восстановления, так же как и сопровождавшие их эмоциональные и моторные реакции, были неотличимы от opnbepemmu повторных переживаний, аутентичных в случаях других пациентов. И последствия этих переживаний для клинического состояния Георгия были такими же, как и при реальных воспоминаниях.