Пытаясь что-нибудь понять, я применил два разных подхода. С одной стороны, я потратил значительное количество времени на подтверждение конкретной исторической информации и все больше и больше поражался ее точности. С другой стороны, я использовал фрейдовский метод свободных ассоциаций, толкуя рассказ Ренаты, словно обычный сон. Я надеялся, что смогу расшифровать его символическую маскировку как какое-то детское переживание или проблему из ее нынешней жизни. Но, как бы я ни пытался, эта эмпирическая последовательность не имела с точки зрения психоанализа ни малейшего смысла. Когда во время сессий переживания Ренаты сместились в другую область, я наконец сдался и перестал думать об этом занимательном случае, сфокусировавшись на других, более современных и неотложных концептуальных проблемах.
Два года спустя, когда я уже жил в Соединенных Штатах, я получил от Ренаты письмо со следующим интригующим вступлением: «Уважаемый доктор Гроф, возможно, когда я сообщу вам о результатах своего недавнего исследования, вы сочтете меня совершено безумной». В тексте, который следовал за этим вступлением, Рената рассказывала о том, как случайно встретилась со своим отцом, которого не видела с тех пор, как ее родители развелись, когда ей было три года. Отец пригласил Ренату пообедать с ним, его второй женой и их детьми. После обеда он сказал, что хочет сообщить ей что-то, что может показаться ей интересным.
Во время Второй мировой войны нацисты потребовали, чтобы все семьи, живущие на оккупированных территориях, предъявили немецким властям свои родословные, демонстрирующие отсутствие лиц еврейского происхождения в последних пяти поколениях. Это стало очень серьезной проблемой, поскольку неспособность доказать «чистоту» происхождения имела катастрофические последствия для каждого из членов семьи. Проводя эти вынужденные генеалогические исследования, отец Ренаты увлекся процессом и, составив список требуемых пяти поколений и отдав властям, продолжил исследования уже по собственной инициативе.
Благодаря тщательно сберегаемым архивам различных приходов Европы, хранящих данные обо всех рождениях в их округе за бесчисленное количество поколений, он проследил историю своей семьи больше чем на три века. Теперь он мог показать Ренате результат многолетних исследований — тщательно разработанную, сложную генеалогию их семьи, показывающую, что они являются прямыми потомками одного из дворян, казненных после битвы у Белой горы на площади пражского Старого города.
Ренату поразило это неожиданное подтверждение информации, полученной на ЛСД-сессии. После описания этого невероятного эпизода Рената выразила глубокую уверенность в том, что «подобные, сильно эмоционально заряженные воспоминания могут быть запечатлены в генетическом коде, и передаваться сквозь века последующим поколениям». Письмо Ренаты заканчивалось торжествующим «я же вам говорила». Она чувствовала, что эта новая, неожиданная информация, полученная от отца, подтверждает ее давние подозрения, что она столкнулась с подлинной наследственной памятью. Как я уже говорил выше, в то время я был еще не готов воспринять подобную информацию.
После того как первое потрясение от подобного стечения обстоятельств прошло, я обнаружил в отчете Ренаты серьезную логическую нестыковку. Одно из ее переживаний, имевшие исторический контекст и повествовавшее о казни молодого дворянина, содержало также и все связанные с этим событием эмоции. В VII веке, задолго до революционных прорывов в области медицины, умерший не мог ничего передать потомкам, смерть уничтожала все материальные каналы, через которые могла быть передана потомкам информация о жизни казненного.