— На что он рассчитывает? Он ведь не глуп и должен понимать, что это дохлый номер, — удивился Беринджер. Явная абсурдность поведения Роберта не укладывалась у него в голове.
— Я тоже думал, что он достаточно разумный человек, чтобы сообразить: шансов у него не больше, чем у снеговика в пекле, — сказал Фабинг. — Он превосходно знает систему, а потому не может не понимать, что затевать судебную тяжбу бессмысленно. А если учесть, что череп ввезен в страну незаконно, это могло бы доставить его подружке и ее папаше массу неприятностей.
— Тогда какого черта он не уймется? Совсем спятил? — спросил Беринджер, неодобрительно качая головой.
— Может, и спятил или близок к тому. До сих пор мы говорили о логических причинах, которые могли бы убедить Роберта, каким мы его знали раньше, что он проиграл. Но то, что на него нашло, совершенно его изменило. Это другой человек, и трудно предположить, что он будет вести себя разумно. Кое-что из того, что он мне сказал во время нашего головидеофонного разговора, убедило меня, что Роберт уже не рассеянный ученый, замкнувшийся в башне из слоновой кости, а воинствующий пацифист, ярый противник насилия и военных действий.
— Должна быть еще какая-то причина, заставляющая его вести себя так странно, — осмелился высказать свои психологические наблюдения Беринджер. — Должно быть, ему не дает покоя вина перед Эдом Паркером и особенно перед Лорой Паркер. Видели бы вы записи их разговоров! Он по уши втрескался в эту телку.
— Когда мы виделись с ним последний раз, он был явно на взводе. Угрожал раздуть публичный скандал вокруг Левиафана, если я не верну череп. Он способен выйти на средства массовой информации и натворить бед.
— Тогда дело еще хуже, чем я предполагал. Он действительно опасен, — согласился Беринджер. Брови его сошлись на переносице, так что морщины образовали явственно различимую букву «омега». Это было свидетельством того, что шеф службы безопасности сильно озабочен или напряженно думает. — Он знает слишком много и уж, конечно, предостаточно, чтобы насолить нашему институту самыми разными способами: от передачи информации туда, где бы мы совсем не хотели ее видеть, до прямого вредительства.
— Я рад, Курт, что ты понимаешь всю серьезностью положения, — похвалил его Фабинг. — Я уже послал подробный отчет в ЦРУ — они обыщут дом Роберта в Стинсон-Бич и конфискуют все материалы, которые он мог бы использовать против нас. Но, боюсь, этого недостаточно. Необходимо принять какие-то гораздо более радикальные меры. Есть предложения? — спросил он Беринджера, многозначительно приподняв бровь.
Вместо ответа тот прибег к языку жестов, понятному без всяких слов: поднес правую руку к шее и, вопросительно глядя на Фабинга, резко провел ребром ладони по горлу.
Фабинг кивнул, а потом уточнил свою просьбу:
— Только это не должно быть слишком явным. Меньше всего нам нужно, чтобы какой-нибудь ушлый журналист связал смерть Роберта с его уходом и раздул вокруг этого громкий скандал. Все нужно сделать очень тонко, чтобы комар носа не подточил!