— Ты хорошо ударил, — едва слышно прошептал Ирамамове. — Моихекурыполны жизни, могущественны и счастливы. Пролилась наша кровь. Это хорошо. Наши сыновья вырастут крепкими. Наши огороды и лесные плоды будут зреть до сладости.
Гость выразил примерно те же мысли. Поклявшись в вечной дружбе, он пообещал Ирамамове мачете, приобретенное у индейцев, живущих у большой реки.
— А вот на это надо будет посмотреть внимательно, — сказала Хайяма, выходя из хижины. В числе мужчин, вышедших в круг для следующего раунда ритуальных ударов, был ее самый младший сын.
Я не хотела оставаться с побитым гостем в хижине Ирамамове. Две женщины, которые его принесли, вышли просить пришедшего с ними шамана, чтобы тот приготовил какое-нибудь снадобье, чтобы снять боль в груди раненого.
Перед глазами у меня все поплыло, когда я встала на ноги. Я медленно прошла через пустые хижины, пока не добралась до хижины Этевы. Там я растянулась в своем хлопковом гамаке, и надо мной сомкнулась жуткая тишина, словно я погрузилась в легкое забытье.
Меня разбудили рассерженные крики. Кто-то говорил: — Этева, ты спал с моей женщиной без моего разрешения! — Голос прозвучал так близко, словно над самым моим ухом. Перед хижиной собралась группа мужчин и хихикающих женщин. Этева, неподвижно стоя в толпе с лицом, похожим на непроницаемую маску, не отвергал обвинения. Внезапно он крикнул: — Ты и твоя семья все три дня жрали, как голодные собаки! — Это было заведомо несправедливое обвинение; гостям давалось все, что они просили, ибо во время праздника огороды и охотничьи угодья хозяев были в распоряжении гостей. Подобное оскорбление означало, что данный человек злоупотреблял своим привилегированным положением. — Ритими, подай-ка моюнабруши! —крикнул Этева, грозно сдвинув брови на стоящего перед ним разъяренного молодого мужчину.
Ритими с рыданиями кинулась в хижину, выбрала подходящую дубинку и, не глядя на мужа, вручила ему четырехфутовую палицу. — Не могу я на это смотреть, — сказала она, плюхаясь в мой гамак. Я обняла ее, стараясь утешить. Не будь она такой расстроенной, я бы рассмеялась. Ни в малейшей степени не встревоженная неверностью Этевы, Ритими боялась, что вечер может закончиться серьезной потасовкой. Глядя на то, как орали друг на друга двое разгневанных мужчин, и на возбужденную реакцию толпы, я тоже невольно прониклась тревогой.
— Ударь меня по голове, — потребовал взбешенный пришелец. — Ударь, если ты мужчина. Увидим, посмеемся ли мы вместе. Увидим, пройдет ли ярость.
— Мы оба разозлены, — кричал Этева с нахальной самоуверенностью, взвешивая в рукенабруши. — Мы должны умиротворить наш гнев. — Затем без дальнейших разговоров он крепко врезал по выбритой тонзуре противника.
Из раны хлынула кровь. Она медленно растекалась по лицу мужчины, пока не залила его сплошной красной маской. Ноги его дрогнули и чуть было не подкосились. Но он устоял.
— Ударь меня, и мы снова станем друзьями, — воинственно гаркнул Этева, заставив смолкнуть разгоряченную толпу. Опершись на палицу, он подставил в ожидании голову. Удар противника на мгновение ошеломил Этеву; кровь ручьем потекла по бровям и ресницам, заставив его закрыть глаза. Тишину взорвали вопли мужчин, и целый хор одобрительных выкриков потребовал, чтобы они ударили друг друга еще раз.