— Музия, — позвала донья Мерседес, обернувшись ко мне, — возьми другую руку Клары.
Поддерживая её с двух сторон, мы медленно прошли коридор, ведущий во двор, и спустились по широким цементным ступеням вниз по склону, туда, где росли фруктовые деревья. Здесь донья Мерседес похоронила свёрток в глубокой яме, которую она заставила меня вырыть. Клара стояла на каменной ступеньке и равнодушно смотрела на нас.
За шесть дней Клара окрепла. Каждый раз после обеда, ровно в шесть часов, я привозила донью Мерседес в гасиенду Эль Ринко. Она лечила Клару таким же образом. Каждая встреча заканчивалась под деревом, где мы хоронили узел из газет, который с каждым днём становился всё меньше и меньше.
На шестой и последний день, несмотря на усилия, Клару не вырвало. Тем не менее донья Мерседес заставила её похоронить пустой обвязанный верёвкой пакет.
— Сейчас с ней всё в порядке? — спросила я по дороге домой, — встреч больше не будет?
— Не совсем. И это ответ на два твоих вопроса, — сказала она, — начиная с завтрашнего дня, ты будешь видеться с Кларой каждый день. Это будет частью её лечения, — она ласково похлопала меня по руке, — ты будешь беседовать с ней. Это принесёт ей много хорошего. И, — добавила она в раздумье, — это также будет полезно для тебя.
* * *
С одеждой и обувью в руках Клара вбежала из коридора в ванную. Бросив всё на пол, она сняла ночную рубашку и залюбовалась своим отражением в зеркальной стене. Она подошла поближе, рассматривая, на сколько за ночь подросла её грудь. Довольная улыбка пробежала по её лицу, когда она склонила голову и распустила волосы. Напевая лёгкий мотив, Клара пустила горячую и холодную воду в огромную ванну в виде раковины, затем подошла к туалетному столику и тщательно осмотрела все флаконы, расставленные на мраморной поверхности. Не зная, какой из шампуней выбрать, она понемногу отливала в воду из каждого.
На миг она остановилась, рассматривая пузырьки пены. В пириту всё было иначе. Воду там брали из реки или из крана у дороги, а затем несли по холму в жестяных канистрах.
Лишь год прошёл с тех пор, как она приехала в Эль Ринко, но ей казалось, что она живёт в этом длинном старом доме вечно. Ей не хотелось вспоминать свою жизнь в пириту. И воспоминания увядали, словно мимолётные грёзы. Ей помнилось только лицо бабушки и звук качалки, скрипящей по грунтовому полу, и тот последний день её пребывания в лачуге.
— Ты стала совсем взрослой, Клара, — прошептала бабушка. Её лицо выглядело более старым и уставшим, чем когда-либо прежде. И в этот миг девочка поняла, что этот самый близкий и родной человек скоро умрёт.
— Всему свой черёд, — сказала бабушка, уловив мысли внучки, — когда тело готово умереть, ничего не остаётся, как только лечь и закрыть глаза.
Я уже обменяла свою качалку на гроб, осталось сменить эту лачугу на кладбище.
— Но бабушка…
— Молчи, дитя, — прервала её старая женщина. Она вытащила из кармана носовой платок, развязала узелок в одном углу и отсчитала несколько монет, которые откладывала на чёрный день, — этого тебе будет достаточно для поездки в Эль Ринко.