— Несколько дней назад в Элъ-Багире произошла стычка между крестоносцами и нами. Карл Анжуйский напал на нас. Слава богу, погибли лишь немногие...—И Халид вновь улыбнулся.—Но не беспокойся. Мой отец сговорился с сицилианским королем, и вскоре вновь воцарится мир. Крестоносцы покинут наши земли и вернутся в свои родные края! Между отцом, повелителем Египта Бибаром и Анжуйцем сейчас вовсю идет торг!
— Они сговариваются о мире?—спросил Жан-Пьер.—А точно ли это? Или ты просто хочешь успокоить меня?
— Нет, Халид говорит правду,—вмешался в их разговор молодой рабби.—Один из наших величайших философов, Маймонид, считал, чтоисход брани может решить только ссора, а попытка договориться есть основа примирения. Собственно, о том же говорил и ваш апостол Павел в послании к коринфянам.
Жан-Пьер был изумлен. Иудейский рабби знал Новый Завет и даже цитировал его.
Словно читая мысли де Вуази, Халид заметил:
— Видишь, Натанаэлъ знает христианскую Библию и Коран намного лучше, чем мы с тобой! Уверен, нам троим предстоят интересные беседы! Так что набирайся сил для предстоящих разговоров...
Тем временем в лагере крестоносцев и пилигримов в развалинах крепости Марса происходило следующее.
С тех пор как в лагерь крестоносцев прибыл Карл Анжуйский, его дни—кроме того, когда была стычка в Элъ-Багире,—состояли из воинских советов, посещений больных и раненых рыцарей и воинов, которые что-то ждали от него: или нападения на Тунис, дальнейшего похода в Святую землю, или (и таких было большинство) долгожданного возвращения на родину.
Казалось, мир с момента смерти Людовика IX затаил дыхание, да так и боялся выдохнуть.
5 сентября Карл Анжуйский пригласил к себе всех военачальников похода. Эмир Аль-Мустанзир за несколько часов до того в знак мира прислал королю Сицилии трех оседланных иссиня-черных жеребцов, два великолепных шелковых ковра и деревянный ларь с золотыми монетами.Когда руководители крестового похода собрались в шатре Карла Анжуйского, король Сицилии решительным голосом оповестил их, что он, имея в виду, что половина воинов-крестоносцев либо уже умерла, либо лежит при смерти, отказался от любой мысли о военном столкновении с эмиром Туниса. Все устремили взгляды на дофина Филиппа. В последние дни, когда влияние сицилианского короля становилось все заметнее, Филипп все громче заявлял о том, что никогда не допустит, чтобы гарантированная победа отца над Тунисом была упущена из рук, а христианское воинство ради материальной выгоды Анжуйца спасовало перед эмиром. Однако сейчас дофин молчал. Очевидно, и он понимал, что война с Тунисом будет проиграна.
Зато Альфонс Пуату решительно выступил вперед.
— Нет, брат мой!—крикнул он Карлу.—Мы не должны давать врагам нашим времени на передышку, чтобы подготовиться к сопротивлению! Надо брать штурмом их стены! В интересах нашего упокоившегося брата я убежден, что договор с этим безбожным эмиром Туниса—дело бесчестное, оно было бы предательством наших святых задач, а следовательно, нашим страшным грехом!
Карл Анжуйский бросил на брата яростный взгляд. А затем решительно заявил, что дело-то уже решенное и спорить он не намерен. Он огласил отдельные пункты мирного договора, заключенного с эмиром, умолчав о том, что Аль-Мустанзир уже выплатил контрибуцию.
— Я собираюсь отправить воинов в родные края,—завершил свою речь король Сицилии.