Мы сели на пароход до Таити, а оттуда вылетели в Сидней. Сидней — замечательный, очень красивый город, где в гавани по темно-синим водам непрестанно снуют туда-сюда белые парусники. Правда, мы задержались там недолго, поскольку нас манил риф. Мы слышали, что риф был таким же райским местом для аквалангистов, как и Муреа, и это нас радовало, поскольку к этому моменту мы стали почти мастерами подводного плавания. И вот мы отправились автостопом на восточное побережье, по пути беседуя с местными жителями и мало-помалу начиная постигать удивительную природуоззи— австралийцев. Это 6ыли очень открытые, любящие и ценящие шутку люди. Не думаю, чтобы я когда-либо так смеялся в своей жизни, как в этот раз.
Наконец мы оказались в местечке под названием Байрон-Бей, где встречаются воды северного и южного океанов, рождая огромные волны, непрерывно накатывающиеся, словно по часам, на побережье, что делает это место идеальным для серфингистов.
Я уверен, что все хиппи шестидесятых годов каким-то образом добрались до этого городка и основали здесь пляжное братство, не допускавшее к себе посторонних людей, дабы они не портили здешние мир, любовь и благодать. Поскольку я сам принадлежукчислу первых, самых закоренелых хиппи, то мне показалось, будто я умер и попал на небеса. Это было мощнейшее дежавю. Все эти люди говорили на моем языке! Нам с подругой было очень нелегко покидать это место, поэтому мы решили, что не очень-то и стремимся к рифу и тот вполне может подождать.
Я прожил на побережье две недели и стал практически настоящим «пляжным бомжом». Но вот однажды, когда я медитировал на вершине горного хребта, созерцая оттуда Тихий океан, мне вдруг явился Тот. Сначала я подумал, что он просто пришел осведомиться, как дела, но у него были другие планы.
Впервые я видел Тота таким нерешительным. Я спросил его, в чем дело, и он ответил:
— Друнвало, мне очень жаль, но я вынужден попросить тебя сделать для нас еще кое-что.
Волосы у меня на затылке буквально вздыбились от такого известия. О нет, только не сейчас!
— Чего ты хочешь? — еле выдавил я из себя, ибо был не в силах говорить.
— Мне в самом деле очень жаль, — ответил Тот, — но ты должен немедленно вылететь на Гавайи, на остров Кауаи, и чем скорей, тем лучше.
— Тот, я думал, у нас есть время немного отдохнуть. Не может ли это дело подождать еще пару недель?
— Нет, — просто ответил он. — Это дело даже еще более важное, чем то, которым ты занимался на Муреа. Пожалуйста, постарайся понять.
Какое-то время я молчал, не зная, что сказать. Я знал только, что духовная работа была одной из главных причин, по которым я пересек Вселенную и оказался здесь, на Земле. И ставил эту работу превыше всех других аспектов своей жизни. Но я понимал, что моей подруге, которая предавалась праздному ничегонеделанью и вовсю наслаждалась отдыхом, эта идея вряд ли придется по душе.
Наконец я взглянул на своего наставника и сказал:
— Хороню, если ты говоришь, что это важно, пусть будет по-твоему. Чего ты хочешь от меня?
— Не сейчас, — ответил он. — Я все объясню, когда ты приедешь на Кауаи. Спасибо, Друнвало. Вели бы кто-то другой мог сделать эту работу, я не стал бы просить тебя.
И он исчез.
Я долго сидел, пытаясь придумать, как сказать об этом моей подруге, но в голову ничего стоящего не приходило. Так или иначе, но сказать все равно придется.
Она сидела у палатки и штопала порванную одежду. Когда я подошел, она взглянула на меня и вновь вернулась к своей работе.
— В чем дело, Друнвало?
Я рассказал все как есть, стараясь привести разумные доводы в пользу того, что пора покинуть Австралию и отправиться на Кауаи. Она посмотрела на меня (судя по ее виду, она была весьма разочарована) и сказала: