В храмах Вавилона, говорит предание, при ярком солнечном дне наступала тьма, светильники зажигались сами собой, появлялось небесное сияние и слышались раскаты грома. Маги называли этот невещественный огонь, этот проводник электричества, который они умели сосредоточивать и рассеивать по своему усмотрению — «небесный лев», а электрические течения атмосферы и магнетические течения земли они называли «змеи». Колдуны приписывали себе способность направлять электрических змей — подобно вещественным токам — на людей. Они изучали также и силу внушающую, притягивающую и творческую. Маги употребляли для вызывания духов формулы, заимствованные у древнейших наречий земли, давая при этом такое объяснение: «Не изменяй ни одного первобытного названия в заклинаниях, ибо все они — пантеистические имена Богов; они проникнуты магнетизмом обожания множества людей и могущество их невыразимо». Эти заклинания среди очистительных церемоний и молитв были названы впоследствии Белой Магией.

Пифагор быстро подружился со священнослужителями храма Мардука, так как они были людьми знающими и миролюбивыми. Таким образом, самосский философ проник в Вавилоне во все мистерии древней магии. В то же время перед ним развертывалось в этом вертепе деспотизма великое зрелище: на развалинах разрушающихся религий Востока, поверх его выродившегося жречества, группа посвященных, бесстрашных и тесно сплоченных, защищала свою науку, свою веру и, насколько это было возможно, стояла на страже справедливости. Лицом к лицу с царями-деспотами, под постоянным опасением быть растерзанными подобно Даниилу во львином рву, они укрощали дикого зверя неограниченной тирании своей духовной силой и оспаривали у него почву шаг за шагом.

После своего египетского и халдейского посвящения, Пифагор знал гораздо больше, чем другие учителя науки и культуры того времени. Ему известны были вечные начала вселенной, известно и применение этих начал. Природа раскрыла перед ним свои глубины; грубые покровы материи разорвались перед ним, чтобы показать ему чудные сферы разоблаченной природы и одухотворенного человечества. В храме Бел-Мардука в Вавилоне он узнал много тайн и подробностей относительно происхождения религий и относительно древней истории континентов и человеческих рас. Здесь он мог сравнивать преимущества и недостатки еврейского единобожия, политеизма греков, троичности индусов и дуализма персов.

Пифагор знал, что все эти религии — ключи к единой истине видоизменяющиеся для различных ступеней сознания и для различных общественных условий. Его внутренний взор, обнимавший прошлое и погружавшийся в будущее, должен был прозревать с необыкновенной ясностью и настоящее. Видение показывало Пифагору три бича, которые угрожали человечеству: невежество священников, материализм ученых и отсутствие строгой дисциплины у демократии…

Под садами, что над крышами —

Рынки, храмы, злата звон…

Вот такой цветастой книжкою

Я запомнил Вавилон…

Когда пленников-жрецов распределили по храмам Вавилона, то Пифагора привели на второй этаж зиккурата и познакомили со служителями культа. Жрецов было очень много, и все они старались как-то подбодрить пленника, как-то помочь Пифагору освоится в новой обстановке. Но всех ближе здесь он сошелся со жрецом по имени Каспар. Его Пифагор сразу выделил из многих священнослужителей по огромной фиолетовой ауре вокруг головы и по-детски чистому блеску глаз. Каспар сам предложил провести «экскурсию» по храму Мардука, показать новичку все залы, комнаты и «кабинеты начальства».

Внешне жрец Каспар выглядел солидно и убедительно. Он был плотен, невысок, легок, черная стриженая бородка, переходящая в бакенбарды, и аккуратные усы украшали его лицо. Одежда жреца отличалась от риз и сутан других священнослужителей своей цивильностью. На крупной голове Каспара был сдвинут набок черный берет, и клок черных, как смоль, волос, похожий на перо, выбивался из-под берета.