Возлюбленный сын Дашаратхи царевне Видехи
Горы пестроцветной открыл красоту и утехи;
Желая развеять печаль и душевную смуту,
Как Индра — супруге своей, показал Читракуту:
«При виде такой благодати забудешь мытарства,
Разлуку с друзьями, утрату отцовского царства.
Дивись, луноликая, стаям бесчисленным птичьим
И пиков, пронзающих небо, любуйся величьем.
Окраской волшебной утесы обязаны рудам.
Серебряный пик и пунцовый соседствуют чудом.
Вон желтый, как будто от едкого сока марены,
И синий, как будто нашел ты сапфир драгоценный.
Искри́тся хрустальный, поблизости рдеет кровавый,
А этот синеет вдали, как сапфир без оправы!
Иные мерцают, подобно звезде или ртути,
И царственный облик они придают Читракуте.
Оленей, медведей не счесть, леопардов пятнистых
И ярких пернатых, ютящихся в дебрях тенистых.
Богата гора Читракута анко́лой[205]пахучей,
Кунжутом, бамбуком, жасмином и тыквой ползучей,
Ююбой и манго, эбеновым деревом, хлебным,
Ашокой, цитронами, ва́раной[206]— древом целебным,
И яблоней «бильвой», и а́саны[207]цветом лиловым,
И яблоней розовоцветной, и болиголовом,
Медовою ма́дхукой, вечнозеленою бхавьей,[208] —
Ее упоительный сок — человеку во здравье.
Блаженством и негой любовной объяты кимнары,
На взгорьях тенистых играют влюбленные пары.
На сучьях развесив убранство, мечи и доспехи,
Резвятся четы видья-дхаров, царевна Видехи!
Размытые ложа и русла речные похожи
На складки слоновьей, покрытой испариной, кожи.
Цветочным дыханьем насыщенный ветер ущелья
Приносит прохладу и в сердце вселяет веселье.
С тобою и Лакшманой здесь, луноликая дева,
Мне осень встречать не однажды — без грусти и гнева.
Деревьям густым, пестрокрылых пернатых приюту,
Я радуюсь вместе с тобой, возлюбив Читракуту.
Я взыскан двоякой наградой: и Бха́рату-брата
Никто не обидел, и слово отцовское свято!
Охотно ли здесь разделяешь со мною, царевна,
Все то, что приятно — словесно, телесно, душевно?
От царственных предков мы знаем: в леса уходящий
Питается амритой, смертным бессмертье дарящей.
Утесы тебя обступают кольцом прихотливым,
Сверкая серебряным, желтым, пунцовым отливом.
Ночами владычицу гор озаряет волшебно
Огнистое зелье[209], богатое силой целебной.
Иные утесы подобны дворцу или саду.
Другой обособленно к небу вздымает громаду.
Мне кажется, будто земля раскололась, и круто
Из лона ее, возблистав, поднялась Читракута.
Из листьев пунна́ги[210], бетеля, из лотосов тоже
Любовникам пылким везде уготовано ложе,
Находишь цветов плетеницы, плоды под кустами.
Их сок освежающий выпит влюбленных устами.
Водой и плодами полна Читракута сверх меры,
А лотосам — равных не сыщешь в столице Куберы[211]!
Свой долг выполняя, с тобою и Ла́кшманой вместе,
Я счастлив, что роду Икшваку прибавится чести».
Но у самого Рамы тяжело на сердце. Весть о кончине Дашаратхи, прощание с братьями, следы, оставленные ушедшим войском — все напоминает об Айодхье, о родных…
Рама решается идти дальше на юг, через густые леса…
Весть об отказе Рамы от царства достигает Айодхьи еще прежде возвращения Бхараты. Жители столицы уходят в лесные пустыни, чтобы предаться подвижничеству и молитвам о Раме и его спутниках.
[Опустевшая Айодхья]
(Часть 114)
С неистовым грохотом Бхарата гнал колесницу
И въехал на ней в Дашаратхи пустую столицу.
Был совам да кошкам приют — ненавистницам света —
В Айодхье, покинутой ныне мужами совета.
Так Ро́хини, мир озаряя сияньем багровым,
При лунном затменье окутана мрака покровом.
Столица была, как поток, обмелевший от зноя:
И рыба, и птица покинули русло речное!
Как пламя, что, жертвенной данью обрызгано, крепло —
И сникло, подернувшись мертвенной серостью пепла.
Как воинство, чьи колесницы рассеяны в схватке,
Достоинство попрано, стяги лежат в беспорядке.
Как ширь океана, где ветер валы, бедокуря,
Вздымал и крутил, но затишьем закончилась буря.
Как жертвенник после свершения требы, что в храме,
Безлюдном, немом, торопливо покинут жрецами.
Как в стойле корова с очами печальными, силой
С быком разлученная… Пастбище бедной немило!
Как без драгоценных камней — ювелира изделье, —
Свой блеск переливный утратившее ожерелье.
Как с неба на землю низвергнутая в наказанье
Звезда[212], потерявшая вдруг чистоту и сиянье.
Как в роще лиана, что пчел опьяняла нектаром,
Но цвет благовонный лесным опалило пожаром.
Казалось, Айодхья без празднеств, без торжищ базарных
Под стать небесам без луны и планет лучезарных.
Точь-в-точь как пустой погребок: расплескали повсюду
Опивки вина, перебив дорогую посуду.
Как пруд, от безводья давно превратившийся в сушу
И зрелищем ржавых ковшей надрывающий душу.
Как лука пружинистая тетива, что ослабла,
Стрелой перерезана вражьей, и свесилась дрябло.
Как воином храбрым оседланная кобылица,
Что в битве свалилась, — была Дашаратхи столица.
…Почтительный Бхарата в царскую входит обитель.
Как лев из пещеры, оттуда ушел повелитель!
Лишенный солнца день!
— так выглядел дворец.
И Бхарата слезам
дал волю наконец.
КНИГА ТРЕТЬЯ. ЛЕСНАЯ
[Встреча с Шурпанакхой]
(Часть 17)