«Твой сын самый младший, — поведал Санджайя, —
Отважно сражался, врагов поражая.
Стрелу уподобил он режущей бритве
И лук Бхимасены рассек в этой битве,
Пустил и в его колесничего стрелы,
И тот, окровавлен, упал, помертвелый.
В ужасную ярость пришел Бхимасена,
В царевича дротик направил мгновенно.
Увидел твой сын, этот воин могучий,
Что дротик звездою низвергся падучей,
И лук натянул он в четыре обхвата,
И стрелами дротик разбил супостата.
Почтили царевича все кауравы:
Он, подвиг свершив, удостоился славы!
Тотчас же твой сын, вдохновленный хвалою,
Опять поразил Бхимасену стрелою.
Тогда Бхимасена разгневался снова,
Сказал, на царевича глядя сурово:
«Стрелою меня поразил ты со злобой,
Удар моей палицы ныне попробуй!»
И с ненавистью, что полна упоенья,
Схватил он ту палицу для убиенья
И крикнул: «Теперь трепещи ты заране:
Напьюсь твоей крови на поприще брани!»
Но дротик свой, смерти подобный обличьем,
Царевич метнул с победительным кличем.
Бхима́ раскрутил свою палицу яро
И, гибельную, отпустил для удара,
И палица, дротик разбив смертоликий,
Низверглась на голову сына владыки.
Бхима же, как слон в пору течки, ярился,[123]
И пот по вискам его гневно струился.
Отбросил Духша́сану на расстоянье
В одиннадцать луков сей страшный в деянье!
Упал твой царевич, сраженный ударом,
Объятый предсмертною дрожью и жаром.
Возничий и кони мертвы; колесница —
Зарылась во прах, чтобы с прахом сравниться;
Свалились доспехи, гирлянды, одежды;
Смежил он, страданьем терзаемый, вежды.
Средь воинов знатных и бранного шума
Бхима на царевича глянул угрюмо, —
И многое-многое было в том взгляде!
Он вспомнил, — кто платье срывал с Драупади,
Во дни ее месячного очищенья,[124]
А братья-мужья от того поношенья
Глаза отвернули, — о, где их гордыня!
Со смехом Духша́сана крикнул: «Рабыня!».
За волосы низкий схватил Драупади…
Так нужно ль Бхиме размышлять о пощаде?
Он жертвенным вспыхнул огнем, напоенным
Для гневного действия маслом топленым.
«Дуръйодхана, — крикнул Бхима разъяренный, —
О Крипа, Карна́, Критава́рман, сын Дроны!
О, как ни старайтесь, оружьем владея, —
Духшасану я уничтожу, злодея!»
С тем словом возмездия, страшным для слуха,
Он ринулся в битву, — Бхима, Волчье Брюхо[125], —
Как лев на слона. Велика его злоба!
Карна и Дуръйодхана видели оба:
Напал на Духшасану, мощью обильный,
Потом с колесницы он спрыгнул, и пыльной
Тропою пошел, и уставил он дикий
Свой взгляд на поверженном сыне владыки,
И, меч обнажив, наступил он на горло
Духшасаны: тень свою гибель простерла!
Он грудь разорвал его, местью объятый,
И крови испил он его тепловатой.
Он сына, о царь, твоего обезглавил,
И голову ту покатиться заставил. —
Исполнил он клятву, — явился с расплатой,
И крови испил он его тепловатой.
И пил, и смотрел он, и пил ее снова.
С волненьем воинственным выкрикнул слово:
«Теперь я напиток узнал настоящий!
О, ты молока материнского слаще,
Ты меда хмельнее, ты масла жирнее,
О кровь супостата, — всего ты вкуснее!
Я знаю, — ты лучше божественной влаги,
О кровь, что добыта на поле отваги!»
И, вновь твоего озирая потомка,
Чья жизнь отошла, — рассмеялся он громко:
«Что мог, то и сделал я в этом сраженье.
Лежи, ибо в смерти обрел ты спасенье!»
Казалось, той крови вкусил он с избытком.
На мужа, довольного страшным напитком,
Смотрел неприятеля стан оробелый.
Иные решились метнуть свои стрелы,
Другие, в смятении выронив луки,
Застыли, к земле опустив свои руки,
А третьи, с закрытыми стоя глазами,
Кричали испуганными голосами!
Бхима, напоенный напитком кровавым,
Погибельный ужас внушал кауравам:
«О нет, не дитя человечье, а дикий
Он зверь!» — отовсюду их слышались крики.
Бхима, пьющий кровь, убежать их заставил.
Читра́сена, сын твой, бегущих возглавил.
Кричали: «Чудовище сей Бхимасена,
Он — ра́кшас, и он — трупоед, несомненно!»
Юдха́манью, витязь, привыкший к победам,
Пандавов умчал за Читрасеной следом.
Летел он, как вихрь, за его колесницей,
Пронзил его стрелами — острой седмицей.
Читрасена, словно змея извиваясь,
Как яд, заключенный в змее, извергаясь,
Метнул три стрелы, — и летящая сила
Юдха́манью вместе с возничим пронзила.
Тогда-то, исполнен отважного духа,
Из лука, натянутого вплоть до уха,
Юдхаманью, ожесточенный бореньем,
Стрелу, удивлявшую всех опереньем,
О раджа, в Читрасену метко направил,
Царевича острой стрелой обезглавил.
Карна, потрясен этой смертью нежданной,
С воинственным гневом, с отвагою бранной,
Пандавов погнал, проявляя упорство,
И с Накулой начал он единоборство.
А тот, кому были победы не внове,
Кто снова пригоршню попробовал крови,
Духшасану смерти предав, — Бхимасена
Сказал: «Посмотри, из презренных презренный, —
Я пью твою кровь! Не забыл я и крика:
«Эй, буйвол!» — кричал ты мне. Ну, повтори-ка!
«Эй, буйвол!» — крича, вы плясали на нашем
Позорище… Ныне мы сами попляшем!
Мы ложе забудем ли в Праманако́ти,
И яд, что вкушали от вас, плоть от плоти,
И в кости игру, страшный проигрыш царства,
И тяготы наши в лесу, и мытарства,
И змей нападенье, и дым пепелища —
Коварный поджог смоляного жилища,
И то, как Духшасана, подлости ради,
За волосы нашу хватал Драупади,
И стрелы, из луков летящие сдуру,
И горе пандавов, и смерть в доме Куру…
Мы счастья не знали! Мы счастья не знали!
А наши страданья, а наши печали —
От зла Дхритараштры, с которым едина
И злоба его скудоумного сына!»
Над трупом врага усмехаясь надменно,
Так Арджуне, Кришне сказал Бхимасена:
«Исполнил я клятву на этой равнине.
Духшасаны кровь я отведал отныне.
Но так же я выполню клятву другую,
Потом успокоюсь, потом возликую:
Дуръйодхану жертвенным сделав животным,
Прирежу, — и стану тогда беззаботным!» ё
[Поединок великих лучников]