Вы хотите попросить, чтобы для вас сделали исключение?
Нет, – ответила она, выдержав его взгляд.
На следующее утро, после завтрака, когда Дэгни сидела в своей комнате, накладывая аккуратную заплатку на рукав его рубашки, для чего она притворила дверь, чтобы он не видел, как она неумело старается справиться с непривычным делом, она услышала шум подъехавшей к дому машины.
Послышались торопливые шаги Галта, он пересек гостиную, распахнул входную дверь и воскликнул с сердито-радостным облегчением:
– Ну, наконец!
Она поднялась, но осталась на месте, услышав, как внезапно изменился и стал серьезным его голос, очевидно, что-то поразило его:
– Что случилось?
Послышался чистый, спокойный голос, ровный тон которого, однако, выдавал крайнюю усталость:
– Привет, Джон.
Она уселась на кровать, силы, казалось, оставили ее, – она услышала голос Франциско.
Раздался голос Галта, он строго и участливо спросил:
В чем дело?
Расскажу потом.
Почему так поздно?
Через час я должен уехать.
Уехать?
Джон, я приехал только для того, чтобы сообщить тебе, что в этом году не смогу остаться.
Последовало молчание, потом Галт тихо и серьезно произнес:
– Неужели так скверно, что бы там ни было?
Да. Может… может, я вернусь до конца месяца. Не знаю. – Он прибавил, делая, видно, отчаянное усилие: – Не знаю, надеяться ли, что удастся справиться за это время.
Франциско, у тебя еще хватит сил для шока?
Меня уже ничто не может шокировать.
У меня остановился человек, которого ты должен по видать. Тебя это поразит, так что лучше тебе знать, что этот человек не из наших.
Что? Не из наших? И в твоем доме?
Позволь, я тебе все расскажу, как…
Нет уж! Это я должен видеть сам!
Она услышала презрительный смех Франциско и быстрые шаги. Дверь в ее комнату распахнулась, и Дэгни смутно запомнила, что закрыл ее Галт, оставив их наедине.
Сколько времени Франциско смотрел на нее, она не помнила, потому что полное сознание вернулось к ней в тот момент, когда она увидела его перед собой на коленях; он бросился к ней, прижался лицом к ее ногам, все его тело дрожало, потом замерло, дрожь передалась ей и вывела ее из оцепенения.
Она с удивлением осознала, что нежно гладит рукой его волосы и думает, что у нее нет на это права, чувствует, как из ее руки будто изливается умиротворяющий поток и обволакивает их обоих, разглаживая прошлое. Франциско не двигался, не издавал ни звука, все, что он должен был сказать, говорила его поза.
Когда Франциско поднял голову, он выглядел так же, как ощущала себя она, впервые очнувшись в этой долине: будто в мире никогда не существовало боли. Он смеялся.