«Около конца пятого столетия, как раз в то время, когда древняя философия вымирала в школах Афин, спекулятивная философия неоплатоников проникла в христианскую мысль и укрепилась в ней благодаря литературным подделкам Лже-Дионисия. Учения христианства были к тому времени так твердо установлены, что церковь могла смотреть без страха на их символические или мистические толкования. Поэтому автор „Theologia Mystica“ и других произведений, приписываемых Ареопагиту, продолжает – с незначительными изменениями – развивать учения Прокла в систему эзотерического христианства. Бог есть неизреченный и сверхсущественный Единый, возвышающийся даже над самим добром. Поэтому „отрицательная теология“, которая поднимается от творения к Богу, отбрасывая один за другим все определенные предикаты приведет нас ближе всего к истине. Возвращение к Богу есть приведение к концу всего и цель, указанная христианским учением. Те же доктрины были проповедуемы, но с еще большим церковным рвением, Максимом Исповедником (580—622). Максим представляет собой завершение спекулятивной деятельности Греческой церкви, но влияние Лже-Дионисовских писаний было перенесено в девятом веке на Запад Эригеной, спекулятивный дух которого положил начало как схоластике, так и мистике средних веков. Эригена перевел Дионисия на латинский язык вместе с комментариями Максима Исповедника, и его система основана существенным образом на их системах. Произошло усыновление „отрицательной теологии“ и Бог стал определяться как Сущность без предикатов, возвышающаяся над всеми категориями и поэтому не без основания называемая Ничто (Ни-Что). Из этого Ничто или из этой непостижимой Сути вечно создается мир идей или первичных причин. Это есть Слово или Сын Божий, в котором существуют все вещи, поскольку они имеют действительное существование. Всякое существование есть теофания, и Бог есть начало всех вещей, так Он же есть и их конец. Эригена учит восстановлению всех вещей под формой adunatio или deoficatio Дионисия. Это – прочно сложившееся очертание того, что может быть названо философией мистики в христианские времена, и достойно удивления, с какими малыми изменениями повторяются они из века в век».
[153]В XI веке Бернард Клервосский (1091—1153) и Гугон Сен-Викторский продолжают мистическую традицию: в следующем столетии – Ричард Сен-Викторский: а в XIII веке Св. Бонавентура, прозванный Серафическим Доктором, и великий Фома Аквинский (1227—1274). Влияние Фомы Аквинского господствует в Европе средних веков благодаря силе его характера не менее, чем благодаря его учености и благочестию. Он утверждает «Откровение», как один источник знания, а св. Писание и предание как два русла, по которым протекает этот источник. Что же касается влияния Дионисия, которое можно проследить в его писаниях, то оно связывает его с неоплатониками. Вторым источником знания он считает Разум, и здесь двумя руслами являются Платонова философия и методы Аристотеля. Союз с последним не принес христианству блага, ибо Аристотель стал препятствием для развития высшего мышления, как это обнаружилось в судьбе Джордано Бруно, пифагорейца. Фома Аквинский был канонизирован в 1323 г., и этот великий доминиканец остается олицетворением слияния теологии с философией, слияния, которое являлось целью его жизни. Оба они принадлежат западноевропейской церкви, оправдывая ее притязание на право считаться хранительницей святого факела мистического учения. Вокруг нее возникло много сект, считавшихся еретическими, но имевших истинные традиции священного тайного учения. Каттары и многие другие преследуемые церковью, ревниво сохранявшей свой авторитет и боявшейся, как бы ее святые жемчужины не перешли в ведение нечестивцев.
В этом же столетии св. Елизавета Венгерская сияет кротостью и чистотой, а Экхард (1260—1329) оказывается достойным наследником александрийской школы. Экхард учил, «что божественное естество есть абсолютная Сущность (Wesen), непознаваемая не только для человека, но и для Самой Себя; это естество есть тьма и абсолютная неопределимость,
Nichtв противоположность к
Icht, к определенному и познаваемому существованию. И в то же время Он есть потенциальность всех вещей, и в Его природе – путем триадического процесса прийти к осознанию Себя как Триединого Бога. Творчество не есть временный акт, но вечная необходимость божественной природы. «Я также необходим для Бога, – любил повторять Экхард, – как Бог необходим для меня. В моем познании и в моей любви Бог познает и любит Себя».
[154]