В идеально совершенном космосе феноменальный мир вполне и органически сопряжен с ноуменальным, а потому их иерархии согласуются между собой и гармонически объединяются в реализованной синархии. Мы живем в мире, который лишь стремится к этому состоянию, как к некоторой бесконечно далекой антилехии: феноменальное лишь весьма медленно организуется человеком, а ноуменальное раскрывается только в немногих исключительных случаях. В наше время золотой век является лишь смутной мечтой о сказочной недосягаемости. Идея истинного человека также может быть воспринята или как мечта о конечном идеале эволюции или как отвлеченно-философское констатирование потенциального достоинства венца творения. Только в этих двух смыслах мы можем принять, например, слова Плотина, выражающие эту доктрину — «Это Бог меня сотворил, и из Его рук я вышел вполне совершенным, объемлющим в своем естестве все одушевленные существа, обладающим всем во вполне достаточной для меня степени, не имеющим нужды ни в чем, потому что все объединено во мне, растения, животные, всяк природа воплощенных существ, множественность богов и полчища демонов, прекрасные души и люди, достигнувшие счастья через добродетель»
[114]. В действительности, идея истинного Человека живет в нас лишь потенциально и постепенно раскрывается на бесконечном пути эволюции. Мы еще несравненно больше принадлежим феноменальному, чем ноуменальному, а потому мы является лишь высшим видом царства животных. В огромном большинстве людей можно обнаружить лишь самые слабые проблески актуального проявления ноуменального, и только в нескольких человеках из миллиона это ноуменальное раскрывается с непреложной очевидностью. Мысль, что человек есть животное, только причастное идее истинного человека, глубоко выражена у того же Плотина —
«Весь человек двойственен, ибо во всем его существе есть и животное и истинный человек»[115].
Содержание этой идеи Плотина не ограничивается элементарным ее толкованием, что человек есть животное, поскольку он обладает физическим телом и простейшими его животными функциями. В эволюции ничто не уничтожается, ничто не подавляется, а все преобразовывается. Эта доктрина имеет особо важное значение по отношению к страстям. Аскетизм не только не составляет необходимого условия для эволюции, но и есть нечто глубоко отрицательное. Эта идея прекрасно выражена Писаревой
[116]: «Пока та или другая страсть еще не изжита, бесполезно изгонять ее: несмотря на все усилия, она остается в человеке, иногда притаившись в скрытом месте, уничтожить ее нельзя, потому что по закону духа наши страсти подлежат не уничтожению, а преображению. Каждая человеческая страсть имеет два полюса: один коренится в животной стороне человека и в его самости, другой, противоположный, в его божественной природе. Сознательное передвижение всех стремлений и желаний, свойств и страстей из низшего полюса к высшему и составляет содержание внутреннего прогресса человека, его движения к духовности, к богочело-вечеству. Вот почему бесполезно убивать страсти. Страсти бессмертны, они могут лишь очищаться и подниматься, из животных преображаться в человеческие, из человеческих в божественные, и это достигается или постепенно, через страдания и радости, через борьбу и испытания многочисленных земных воплощений человека или же через ускоренный и, вследствие этого, страшно напряженный внутренний труд, быстро сжигающий все нечистые примеси страстей, на что способны лишь немногие сильные духом, далеко опередившие остальных людей». Таким образом, животный полюс человеческого существа, постоянно преображаясь, органически входит в самые высокие его состояния.
Человек может быть живым лишь постольку, поскольку он включает в себя животное, оно есть полюс антиномической природы его существа.По мере эволюции оно постепенно распыляет все хаотические признаки, каждая отдельная способность освобождается от всех наносных примесей, выявляется с другими подобными, но внутреннее его естество, как проистекающее из Имманентного Лика Абсолюта, остается неизменным: оно все глубже и полнее сопрягается с трансцендентным, но не переходит в него. Итак, человек не может перестать быть животным, ибо он волен лишь беспредельно развивать и углублять — этот полюс своего существа, но не может уничтожить животного естества, так как это повлекло бы за собой погружение в нирваническую бескачественность.