Уже зачал свою вечернюю песню луговой коростель, к закату катится Огневое — и вновь взвыли рога, забили бубны-кудесы, зажурчали малые дудочки — начал вновь сходиться народ со всего лагеря, на сей раз к уже готовому Купальцу, недалече от Капища. Вновь поклонились волхвы да пригласили честной народ взойти на Капище, дабы Богов Родных почтить и положить зачин тому действу, кое от века свершается в сии ночи. Под звук Велеславова бубна да под песню дев из «Белого камня» стали входить людины, преклонившись пред зелеными воротами, на Святище. Вновь в коло встали — на сей раз опоясывало коло круг, в центре которого находились Чуры Боговы и жертвенное кострище. Взвились к небу восемь малых костров, окружающих Капище, — у каждого стоял жрец и рёк славления до Родных Богов, от каждой из сторон Земли Русской. Зажгли затем жрецы — каждый от своего малого костра — факелы и сошлись на Капище да зажгли от них костёр общий, жертвенный. Славы да кощуны реклись...
Как впоследствии мне рассказывал Родомир, лад был меж всеми участниками, и каждый знал до конца, что в сей момент творити, и каждый отдал за свою общину Богам сполна...
Народ же возложил руки накоровайБожий да испил из доброй братины — того, что всех стоящих в коло воистину единит, да не даёт прерваться обычаю.
В сём году с зачинным обрядом затянули — Огневое уже уступило место своё ночному светилу: взошла Луна над краем леса и лишь после того зачинное обрядиво завершилось. Вслед за Луной опустились на священную луговину седые туманы, повеяло ночным холодком — народ меж тем в последних лучах догорающей зари братчивал за общим столом, накрытым сообща девами со всех общин. И ломился тот стол яствами — меды да пиво, да задушевная беседа расслабляли, веселили душу и тело, готовя к действу будущему, ночному. Пей-гуляй, да Правду не забывай!
Вспыхнули на ясном небе звёзды — в третий раз заухали бубны, затянули свою раскатистую песнь рога — зачались Купальские действа. Ярила
[288], столь бережно охраняемый дозором жён и девиц, умер, не уберегли: бо проходит время его и настаёт пора занять свое место в Кологоде Богам зрелости и крепкой силы. Подхватили его добрые мужи да понесли на Краду — в светлое Небо отправлять. Жёны же да девицы с громким воем да причитаниями следовали за ними и долго ещё рыдали над вздымающимся к небу яруном
[289]уходящего от нас Бога, пока занимался погребальный огонь. Бутровцы
[290]же затянули разухабистую Купальскую песню, слов которой я здесь приводить не буду, бо её и так все хорошо знают... Закружились-завертелись хороводы вкруг пылающей Крады, замыкая уходящую ступень Кологодного времени.
Остался у девиц последний оплот — лентами увитое младое дерево юности, берёзка. Незаметно как-то пропали они из общего гуляния и стеклись ручейками к ней, начали там свои хороводы заводить да песни чаровные петь. Парней, что по неосторожности мимо проходили, пытались девицы поймать да без штанов оставить, однако в сём году не вышло у них ничего, научены были удальцы прошлогодним опытом, позору не дались.
Меж тем мужи добрые, обнаруживши пропажу девиц да заслышавши песни чаровные, собрались на совет да порешили: берёзку девичью завоевать! По наущению волхвов сняли они с себя оружие всякое да сапоги, строй утвердили... Громом по замирающей к ночи луговине — раздались удары кудесного бубуна — двинулся строй, поначалу мерным шагом с громогласным «Го-о-ой!», потом же всё ярее развивая свой разбег, с диким криком — на штурм берёзки.
Как могучий ураган рвёт кроны лиственных рощ, налетел мужской строй на стойких защитниц весеннего дерева, затряслась округа, но вдруг мужи отпрянули, не смогши прорвать кольцо девичье
[291]. По-новому построились, пошли на второй приступ — и вновь отпрянули в разные стороны. Лишь на третий раз пересилила крепость летняя весеннюю свежесть — дотекли мужи до берёзки, подхватили её заодно с наиболее ярыми защитницами да пошли топить к реке. Зашвырнули на самую быстрину — хорошо хоть защитниц оторвать успели...