Ободрать с мёрзлой рыбины шкуру — дело было не из лёгких, но вскоре мне это удалось. И ткнув голову чира в стол, я во всю его длину стал нарезать толстую полупрозрачную стружку. Когда я сострогал половину рыбины, дед сказал:
— Наверное, хватит, нам же не роту солдат кормить. Вот сухари, соль, перец и садись. А я то, что осталось от рыбы, пойду, отдам на обед нашим собакам. Мясо чира они ой как уважают!
«Ещё бы, — подумал я, — о чире и нельме городские жители и слыхом не слыхивали. А у деда деликатес из деликатесов уписывают за обе щёки собаки. Неплохо дедушка поживает на озере Безымянном… С хлебом, правда у него туговато, потому что не любит он его печь, а так всё нормально».
Когда Чердынцев вернулся и сел за стол, мы приступили к еде. Нежное, чуть розоватое мясо чира, подсоленное и приперчёное, во рту просто таяло.
— Ну как? Нравится? — заметил, с каким я удовольствием ем рыбу дедушка. — Ершок тоже обожал строганину из чира. Но туруханский чир — другой. Он посуше и вкус у него ближе к вкусу нельмы.
— На Оби мы строганину обычно едим из крупной жирной щуки и муксуна.
— Обская щука, что наша ряпушка. Она и огурцами пахнет, и вкус у неё похож на янского омуля. Хорошая рыба, давненько я её не пробовал.
«Значит, ты когда-то жил и на Оби, — отметил я про себя. — Сколько же ты повидал за свою жизнь, дедушка?! Мне бы столько увидеть!»
— Твоё всё впереди, — прочитал он мои мысли. — Главное, живи по законам Прави. Тогда ты сам будешь распоряжаться своим биологическим временем, а не оно тобой. Да, я жил на матушке-Оби. Долго жил. И на Полуйской гряде и в устье Большого Югана. Был я и на Васюгане, и на Кети. Обь-Енисейским каналом ушёл на восток. Кеть — прекрасная была когда-то река. Вот, где и зверя, и птицы, а рыбы сколько!
— В том-то и дело, что была. В настоящее время её всю вырубили…
— Да, там, в основном, сосняки. Этого и следовало ожидать, — вздохнул старик. — Но ничего, леса опять возродятся. Всё вернётся на круги своя. Главное, надо избавить планету от сатанизма. Если нам это удастся, то жизнь на Земле не погибнет. Наоборот, люди создадут на планете такие условия, что она вся зацветёт. Это уже было. И оно должно вернуться. Иначе, зачем мы с тобой живём?
С этими словами старик покончил с едой и, посмотрев, как я доедаю свой последний кусок строганины, сказал:
— После чая начнём разбираться дальше.
— Что, опять «кирпичи»? — спросил я его.
— Да, «кирпичи», их ещё ой, как много будет! Мы вертимся с тобой всё вокруг да около. Рассуждаем о вещах, которые многое проясняют, но о главном пока не говорили. Тебе нужна суть происходящего. Без её понимания, разобраться в захлестнувшем земной социум процессе дегенерации невозможно.
Я молча поставил на стол полные кружки ароматного свежезаваренного чая и уселся напротив таёжного философа. Дед и на самом деле был неповторим. Иногда о серьёзных вещах он говорил с особым глубоким тонким юмором, даже сквозь смех. В то же время простые, казалось бы, второстепенные вещи, его раздражали.
Вот и сейчас взглянув на меня, дед Чердынцев сказал:
— На чём мы с тобой съехали в Тартарары? Я имею в виду твои сногсшибательные вопросы. На том, что земное человечество делится на два пласта. Собственно на людей и на тех, у кого процесс очеловечивания ещё не окончен. Так?