— Сила Мары, или бор смерти, — дополнил меня H.Л.
— Да, бор, где живёт смерть. Но это на языке эндри, — посмотрела на нас шаманка своими выцветшими глазами. — Здесь в наших краях много что называется на языке эндри. Та же Орловка или река Лисица, речка Росомаха или Окунёвка.
— Но ведь это же чисто русские названия! — встрепенулся Старков.
— Но тогда, откуда они здесь взялись в крае, где до сих пор русские почти не живут? — вступил в нашу дискуссию Борис Леонтич.
— Какая-то загадка, — сказал Н.Л.
— Никакой загадки нет, — взяла слово старая шаманка. — Эндри, или, по-остяцки берёзовые люди-квели, разговаривали, как и вы, лючи. Поэтому название боров, рек, озёр, на востоке — гор произносится на одном и том же языке.
С этими словами старая женщина поднялась на ноги и, накинув на плечи кырняжку, ушла в чум к своей другой дочери.
— Она многое знает, — качнул в её сторону головой Борис Леонтич. — Вся её жизнь — сплошной аргиш. Родилась на Чуньке, вышла замуж на Катанге. Много лет жила на Сыму и вот сейчас кочует на Кети.
Слова шаманки в сознании Сергея и Н.Л. оставили, как я понял, серьёзный след. Ребята сидели, задумавшись, и рассматривали языки пламени костра, как будто в первый раз их видели.
— Что-то я вижу вам вдруг взгрустнулось, — прервал я воцарившееся молчание.
— Тут взгрустнётся, — отозвался Н.Л. — Бабушке бы у нас в университете лекции читать, а она с духами общается.
— Духи будут, пожалуй, поважнее вашего университета! — раздался с оленьей лежанки голос хозяина чума. — Они подчиняются только особым людям. Скажите, вашим профессорам духи повинуются?
— Пожалуй, нет, — подымаясь на ноги, вздохнул Н.Л.
Но в этот момент в чум, держа полукруглый чугунный казан в руках, вошла жена Бориса Леонтича.
— Всё, сварилось! — сказала она, ставя казан на землю. — Готовила мясо оленя на костре, так оно вкуснее будет. Доставайте и ешьте. Мы поблагодарили хлебосольную женщину и её мужа, но ещё раз садиться за стол нам не хотелось. Было уже поздно, и нас устраивал не столько предстоявший второй ужин, сколько сон.
Коля Лихачёв появился на стойбище в обед следующего дня. Увидев нас, молодой эвенк обрадовался.
— Четырёх дикарей добыли! — вместо приветствия высказался он, протягивая руку.
— Мяса теперь много, своих оленей можно и не резать. Паша остался с мясом, а я пришёл за упряжкой.
— Но может, кто-нибудь другой за мясом вместо тебя скатается? — спросил я его после приветствия. — Ты нам нужен. У нас маршрут снова на Якынр, а там через водораздел и на Тым.
— Так, наоборот, хорошо! Дикарей мы складывали за гарью, где избушка. Чем снег лыжами месить, на оленях туда и уедем. Только возьмём не одну упряжку, а две, чтобы всем вместиться, — засмеялся охотник. — Я там с вами и останусь, а нарты к Турэ приведут Паша с Витькой.
— Что же, это нам вполне подходит, — обрадовались ребята.
— В жизни на оленьих упряжках не катался! — сказал Н.Л.
— Видишь, это твой тёзка, — показал я эвенку на своего друга. — Ты, Николай Лихачёв, значит кратко — Н.Л. и он тоже Н.Л. Так что прошу вас любить друг друга!
— Да я вроде серчать на людей просто так, от скуки, ещё не научился, — сконфузился эвенк.