Она пробиралась сквозь свой лес, изредко озаряемый вспышками света, и иногда это было почти обескураживающе. Мы обманываем самих себя в отношении жизни, мы одеваем ее в идеалы, движения, возбуждение, неистовство и страсти, и заявляем "это жизнь", это "волнующе", но это не верно! Мы просто навешиваем декорацию на некую пустоту каждой секунды, в которой есть шаги и еще шаги и ничего + ничего + ничего, и жесты и еще больше жестов, тысячи жестов ради... чего-то иного, за чем мы бежим и чего у нас никогда нет. Настоящая жизнь, "чистая", если осмелиться так сказать, это этот фабрикат, скопище нулей, как счетчик такси, отсчитывающий несуществующее время, чтобы прибыть "туда". "Наполненное" время там, как только мы туда прибудем -- но мы никогда не прибываем туда! Всегда одно и то же. Таков базис жизни. О, но вся жизнь, КАКОЙ БЫ ОНА НИ БЫЛА, подобна этому. Даже те события, которые кажутся с расстояния величайшими, какими они кажутся большинству людей, даже те исторические события, которые продвинули дальше трансформацию земли и явились настоящим переворотом -- решающие события, великие завоевания, как их называют -- сплетены из ТОЙ ЖЕ ткани, это ТА ЖЕ САМАЯ вещь! Когда ты взглянешь на них с расстояния, то в целом они могут произвести значительное впечатление, но сама жизнь каждой минуты, каждого часа, каждой секунды сплетена из ТОЙ ЖЕ САМОЙ тусклой, однообразной, скучной ткани, лишенной какой-либо настоящей жизни -- простое отражение жизни, иллюзия жизни -- лишенная силы, света или чего-либо еще, хоть сколь-нибудь напоминающего радость. Это хуже кошмара, некая... О, не безысходность, ты понимаешь, нет даже какого-либо ощущения ЧУВСТВОВАНИЯ -- нет НИЧЕГО! Это пустая, пустая, пустая... серая, серая, серая, плотно сплетенная, мелкоячеистая сеть, которая не пропускает ни воздух, ни жизнь, ни свет -- ничего. Мы говорим о "вуали", "тюрьме", но на самом деле это вся та же плотно сплетенная сеть, которая обволакивает все, прямо до клеток тела, как если бы вся жизнь была чем-то сглажена. И затем, временами происходит вторжение другой жизни, без нашего понимания того, как все это работает, причем мы даже не способны переносить эту жизнь дольше, чем несколько секунд или несколько часов. Величие света -- столь очень мягкого, столь наполненного истинной любви, истинного сочувствия, нечто такое теплое, такое очень теплое... Вот что здесь, всегда здесь, ожидающее своего часа, если мы только позволим ему войти. Вот что должно выйти на первый план и проявиться в вибрации КАЖДОЙ секунды -- не как целое, что видится с расстояния и которое кажется интересным, а вибрации каждой секунды, сознание каждой минуты, иначе... Да, иначе... единственная альтернатива -- это воспарить в небеса или идти в ад. Но вуаль должна быть поднята в самом низу, а не на вершинах. Именно глубоко внизу должны мы найти средство от удушья.
Важный секрет поистине должен быть найден на микроскопическом уровне каждой секунды, как раз там, куда мы никогда не хотим смотреть, потому что это ужасно -- это "ничто", как говорит Мать, удушающее ничто, отбрасывает людей в некую аберрацию, лишь бы только не видеть, не видеть это любой ценой, не сталкиваться с ним. Сталкиваться с ним означает надевать шкуру черного пигмея. Для Матери, которая знала все великие расширения сознания в течение восьмидесяти лет, это было... удушающе. Потому что физический разум -- это не просто идиот, бесконечно повторяющий попугай, который заставляет вас по десять раз проверить, хорошо ли закрыта дверь, тогда как вы прекрасно знаете, что заперли ее, но это убогий идиот и попугай, он тормозит все: в одну секунду он предвидит тысячи деталей, которые произойдут через десять лет; начиная от реплики доктора "О, придется лечиться два года" (так что, естественно, потребуется действительно два года) до самого изворотливого образа. Это неумолимая память, возможно, тысячелетняя память. Это первичный разум Материи. Все затормаживается и кристаллизуется именно там -- действительно, это строитель тюрьмы. Все имеет последствие, все связано, все идет от причины к следствию, непреклонно. Он склепал нашу тюрьму, тщательно и во всех деталях. И ничто не может быть вылечено, пока не вылечено то нашептывание: за один взмах оно сводит на нет все победы, одержанные высоко вверху, в высших областях сознания. Корни секса скрыты здесь, не в каком-либо "сексуальном органе" или "инстинкте", от которого можно очень легко отвязаться, а в темной маленькой фиксации, которая хочет... в конечном итоге она хочет ночи, разложения, дезинтеграции всего. Это некое "зацикливание", внедренное в материю. И оно повторяет и повторяет свой маленький шепот смерти в каждом жесте, при каждом случае и встрече, во всем. Болезнь Паркинсона -- крайний восторг для него, его элемент, "представительный" верх его деятельности. Он хочет лишь остановить все, как столбняк -- и, на самом деле, он это и делает, скрытно. Это его работа: делать тюрьму. Он хочет воссоздать умиротворенную жесткость камня.
Смерть -- это его величайший успех.