Жизнь Матери становилась все более странной и ни для кого не понятной, а Она благоразумно хранила молчание, как Шри Ауробиндо, чтобы не прослыть сумасшедшей; даже с нами разговаривала все меньше и меньше - не из-за боязни огласки, а по той причине, что Ее все сильнее угнетало нашествие людей с их ссорами и ложью: , - говорила Она. Это был год событий в Бангладеше. Ее тело проходило сквозь адский огонь, а Матери приходилось всем улыбаться, всем отвечать, всех принимать и все терпеть. Любой на Ее месте был бы изнурен, опустошен, выжат бесконечной толчеей в своей комнате, ни в коем случае не похожей на тихое уединение. И все чаще драгоценные - драгоценные для мира - часы, которые Она нам уделяла, пропадали даром из-за подобных неприятных вещей: из-за них каша в голове... Если бы я все время не работала над очищением себя, я была бы покрыта слоем черной, как уголь, грязи>. Когда после часового или двухчасового ожидания своей очереди мы заходили к Ней, Она бывала так бледна, что мы просто садились к Ее ногам, не смея задать вопрос. Множество тайн остались нераскрытыми, множество звеньев - упущенными из-за того, что тот не любил свою соседку, а этот обманывал соседа. Горько это сознавать. Мы смотрели на , едва удерживаясь, чтобы не сказать: неужели вы не понимаете, что минуты, проведенные с Ней, важны для всего мира?.. Они, конечно, не поняли бы. Но это было так. Мать искала механизм преобразования мира, и для этого нужно было, чтобы все элементы прошли через горнило. Горнило же было сущим мучением. В конце концов противоречивость ситуации, все большая сдержанность Матери при постоянном наплыве посетителей, медленно и неумолимо оттесняющем нас от Нее, привели к следующему: Она создала иной способ коммуникации, и отныне необыкновенные минуты, проведенные в молчании рядом с Ней, стали лучшим невероятного пути: тебя с собой?>- Она брала нас за руку, и тогда... это нельзя было даже назвать , потому что мы никуда не перемещались, но прикасались, осязали невыразимые тайны, которым не было имени - казалось, что внутри образуется новое существо, с новыми органами чувств, из новой субстанции, которая была одновременно и существом, и силой (огромной), и видением, и знанием, и любовью. На этом уровне все было сотворено из любви, и мы находились в таком тесном согласии, что малейшее движение одного тут же ощущалось другим, передавалось другому, и больше не существовало: вовлекается в единое движение клеток>. Сегодня, по прошествии двух лет, мы по-прежнему ощущаем тот опыт, как будто Она проложила путь коммуникации раз и навсегда. А они говорят, что Мать мертва. Или что Она находится в теле. Значит, это более живое и настоящее тело, чем все их движущиеся призраки! Если это тело, значит, тонкость прочнее, чем все их выдолбленные тыквы.
Дело в том, что Ее просто пожирали.
Как всегда (таков уж путь), противоречие, можно сказать, заключало в себе выход: трудность, препятствие, невозможность как раз и была ключом. Нет, Она совершенно не понимала, куда идет, но путь каждый миг рождался под Ее ногами. А при попытке пойти наперекор трудности, ее, ключ мгновенно ускользал. Мать принимала ВСЕ. Судьбы мира или чья-то глупая ссора были для Нее одинаково важны. Это было одно и то же. Судьба мира воплощалась в мгновении, все было судьбой мира. Здесь более явно узнавался Шри Ауробиндо, который делал крюк, чтобы не потревожить гнездо воробья над своей дверью: крюк, птичка, труд, оставшийся незаконченным из-за сотен эпистолярных выкрутасов то одних, то других, составляли одно движение. Творение непрерывно. Не бывает отдельно взятого крюка. Когда мы осознаем абсолютное значение каждой минуты и каждого явления, происходящего в эту минуту, мы вплотную подойдем к бесконечной жизни, где для тела нет препятствий.
Радужная материальность