Время обернулось вокруг них теплым, мягким одеялом, и оба они не хотели из-под него вылезать. Они дружили так давно, что расставание казалось немыслимым.

Наконец Джоди встал и сдернул поводья Боффина со столбика.

— Ну вот, счастливого тебе пути в Калифорнию, а...

— Если я не сделаю все, что в моих силах, Джоди, я так никогда и не узнаю...

Минуты замедлили бег, но остановиться ради двух хорьков не пожелали.

Джоди коснулся шляпы и посмотрел ей в глаза, прощаясь без слов.

Шайен подступила к нему и поцеловала в щеку. И последнее — ее голос, шепотом во тьме:

— Пока, Джоди...

Он легко вскочил в седло, и ночь сомкнулась за ним. Друг покинул ее.

Утром Хорьчиха Шайен-Жасмина села на поезд, следующий из Лапки (Монтана) в Голливуд.

Она взяла билет в один конец. 

Не успел еще поезд пропыхтеть через весь городок, не успела еще скрыться из вида высокая крыша клуба, как Хорьчиха Шайен поняла, что совершает ошибку, самую ужасную ошибку в своей жизни.

Прижавшись усами к стеклу, она оглядывалась на единственные в мире знакомые ей края.

Легко сказать — «Я еду в Голливуд». Легко сказать — «Никогда не узнаю, если не попытаюсь». Но теперь из «может быть», которое можно отменить в любой момент, неизвестность превратилась в несомненное и непременное «это будет».

Последний взгляд на горные пики над Собольим каньоном. Что это ей почудилось? Силуэт на фоне неба, одинокий всадник, глядящий ей вслед? Шайен заставила себя отвернуться раньше, чем картина потерялась из виду за окном набирающего скорость состава.

Она сидела прямо и неподвижно, чинно сложив лапки. Хорькам, ехавшим с ней в одном вагоне, она казалась сдержанной и очень милой. Они не заметили, что на самом деле их попутчица борется сейчас не на жизнь, а на смерть с подхватившим ее стремительным потоком перемен.

«Я не знаю, где я буду спать сегодня ночью. Я не знаю, куда пойти, когда сойду с поезда в Голливуде. Я не знаю, с кем мне надо добиться встречи. И чем заработать себе на пропитание. Я даже не знаю, удастся ли мне когда-нибудь попасть в студию.

Я знаю Монтану. Я знаю маму и папу, и Джоди, и его родных. Я знаю свою спальню, знаю Звездочку и Боффина, знаю своих друзей и их лошадей. И все они —все до единого!— ускользают от меня в прошлое, остаются позади».

Слезинка капнула ей на лапу.

«Как же можно было учудить такую глупость?»— Ваш билет, юная леди?

Хорек-кондуктор смотрел на нее, как на младшую сестренку, но Шайен ничего не замечала. Она не хотела встречаться с ним взглядом. Она отвернулась, вытерла слезы и протянула сложенную пополам бумажную полоску: «Лапка — Денвер, Денвер — Голливуд».

Щелкнул компостер, и билет вернулся к ней. В нем появилась дырочка — маленькая дырочка в форме сердца.

В удивлении Шайен подняла глаза. Кондуктор наклонился и ласково шепнул путешественнице:

— Тебе не придется узнать, что такое ожидание. Ты следуешь велению высшей истины, Хорьчиха Шайен-Жасмина! И так будет всегда.

Она вытаращила глаза.

Кондуктор взял под козырек и двинулся в следующее купе:

— Билеты, пожалуйста.

«Откуда он знает, как меня зовут? Откуда ему известно, что со мной будет?»