Стью открыл дверцу своей кабины, пока я снижал скорость биплана, чтобы немного ослабить для него удар ветра. Странное это было чувство – наблюдать, как пассажир выбирается с переднего сиденья на крыло и готовится прыгнуть, в то время как мы находимся в миле над землей. А он как раз и собирался это проделать, и я немного за него побаивался. Существует громадная разница между бойкой болтовней о прыжках с парашютом, стоя на земле, и самими прыжками, когда стоишь на крыле, борясь с ветром и глядя сквозь пустой, пустой воздух на крошечные деревья, дома и тончайшую вязь дорог на поверхности земли.
Но Стью сейчас было не до этого. Он стоял на резиновом покрытии крыла лицом к хвосту самолета, дожидаясь, когда цель окажется в поле его зрения. Одной рукой он держался за падкое, другой – за край кабины. Он явно наслаждался этим моментом.
Затем он увидел то, что хотел: центр травяной взлетной полосы и едва различимый с высоты ветровой конус. Он наклонился ко мне и сказал: «ИДУ ВНИЗ». А потом попросту исчез.
На крыле, где он стоял, было пусто. Только что был здесь, разговаривал, и вот его нет. На секунду я даже усомнился, был ли он вообще в самолете.
Я посмотрел через борт вниз и увидел его крохотную фигурку, стремительно летящую к земле с раскинутыми в стороны руками. Но это было больше, чем падение. Намного быстрее, чем падение. Он несся к земле, словно выстреленный из пушки. Я довольно долго прождал, пока из крохотного крестика он не превратится в круглое пятнышко. Но парашют не раскрылся. Не очень-то приятно было дожидаться этого парашюта. После томительно долгой паузы я понял, что он вообще не раскроется.
Самый первый прыжок в нашем маленьком цирке, и отказ парашюта. Я почувствовал внезапный холод. Его тело могло быть вон тем пятнышком в форме листа у рощицы, окаймлявшей аэропорт, либо другим – возле ангаров. Проклятие. Мы потеряли нашего парашютиста.
Я не чувствовал жалости к Стью. Когда он занялся прыжками с парашютом, он знал, каковы ставки. Но всего секунду назад он стоял совсем рядом на крыле, а сейчас там была пустота.
Должно быть, его главный парашют отказал, а запасной он не успел раскрыть вовремя. Я потянул на себя ручку газа и начал по спирали спускаться вниз, присматриваясь к тому месту, где он исчез. К своему удивлению, я не был потрясен, не испытывал укоров совести. Была лишь досада, что это случилось именно так, в самом начале лета. Вот вам и зубной врач.
В этот момент далеко подо мной парашют раскрылся. Он возник так же мгновенно, как Стью исчез с моего крыла, и внезапным бело-оранжевым грибом медленно поплыл в воздухе, понемногу дрейфуя с ветром.
Он жив! Что-то там произошло. В последний момент ему удалось выпустить на ветер запасной парашют, за одну секунду он выкарабкался из объятий смерти, потянул кольцо и остался жить. Теперь он вот-вот коснется земли с уже готовым жутким рассказом и заявлением, что больше ни за что прыгать не станет.
Но хрупкий разноцветный гриб еще долго парил в воздухе.
Мы с бипланом спикировали поближе к нему под громкое пение расчалок, и чем ближе мы подлетали к нему, тем выше он оказывался над землей. Мы вышли из пике на высоте 1500 футов и облетели вокруг маленького человечка, болтающегося на стропах под огромным трепещущим нейлоновым куполом.
У него был запас высоты. Никаких неприятностей не было, и опасности никакой тоже не было!
Раскачивающаяся под нейлоном фигурка помахала мне рукой, я в ответ покачал крыльями, радуясь и недоумевая, как он мог остаться в живых.
А когда мы облетали его, то разворачивались не мы, а его парашют медленно вращался вокруг своей оси. Странное, головокружительное ощущение.