Р.Б.: Совершенно верно. И это проблема, с которой сталкиваются все писатели, изучавшие литературу. Они стоят в тени великих классиков и спрашивают, могу ли я написать что-то, что будет соответствовать уровню этих великих писателей. Это неправильный вопрос. Вопрос, который нужно себе задать, таков: "Как я могу выразить на языке моего времени то, что я так хорошо чувствую?" И ответ на этот вопрос не очень сложный. По крайней мере, для меня. Когда я сажусь за пишущую машинку, передо мной стоит маленький плакатик, на котором написано: "Получай удовольствие, не думай, не заботься ни о чем". И когда я руководствуюсь этим, экран компьютера, в который я смотрю, превращается в туманный туннель. И я теряю контроль над тем, что со мной происходит, и просто позволяю идее вплыть в этот туннель - и тогда мои руки начинают сами двигаться по клавиатуре. Это как бы измененное состояние сознания, но необычного в нем ничего нет. Сон, например, тоже измененное состояние сознания, но мы погружаемся в него каждую ночь. Это состояние интенсивного интереса к тому, что происходит. Когда в этом состоянии я встречаюсь с идеей, я стараюсь покрыть ее цементом слов, так как читатель признает только слова, написанные на бумаге. Ты можешь прийти к нему и рассказать красивую историю, но он скажет: "Это все здорово, но я что-то не вижу главы 1 и главы 23!" Поэтому, когда я гляжу в туннель, я стараюсь, чтобы мои пальцы следовали за тем, что я вижу. Это дает мне как бы первый блок цемента или мрамора (если это очень красиво), и вот здесь-то и начинается работа. Я беру в руки долото и молоток и начинаю откалывать большие куски - любую написанную вещь можно улучшить вычеркиванием и вырезанием.
С.В.: Насколько окончательный вариант твоих работ отличается от первоначальных?
Р.Б.: Он намного меньше. Черновик - огромен.
С.В.: Интересно, я всегда чувствовал это. Мне кажется, что за счет того, что твои книги очень сжаты, читатель глубже проникается ими.
Р.Б.: Чем меньше книга, тем больше возможностей у читателя наполнить ее своими чувствами. Для меня это сжатие стало почти автоматическим процессом. Я беру толстую рукопись, карандаш и говорю "Нет, нет, нет..." С годами это "нет" становится все безжалостнее.
Я вижу красивый кусок текста, но чувствую, что он не должен быть здесь, может быть, где-нибудь в другой книге, но не здесь. И я вычеркиваю его. Таким образом, рукопись становится все меньше, меньше и меньше. По поводу этого процесса у меня очень мало рационального понимания, очень многое происходит на интуитивном уровне.
С.В.: Хотелось бы тебе иметь это рациональное понимание или ты предпочитаешь, чтобы этот процесс оставался интуитивным?
Р.Б.: Очень хороший вопрос. Иногда я начинаю думать, что, наверное, имеет смысл исследовать этот процесс и свести его к конкретным шагам "А", "Б" и "В". Но в то же время эта идея рождает во мне какое-то беспокойство. В конечном счете все сводится к тому, чтобы текст звучал верно.
В основе книги "Единственное" лежит простая и красивая идея. Эта идея была настолько проста и настолько красива, что я понимал: книгу я напишу очень быстро. Я написал 32 главы и потом все выбросил, потому что это было абсолютно неверно. Потом я написал еще 11 глав, двигаясь уже в другом направлении, и тоже их выбросил, потому что это тоже было неверно. Я уже начал лезть на стену, недоумевая, каким образом такая простая идея может оказаться такой изворотливой? Мне ничего не оставалось делать, как остановиться и дать ей дозреть.
Если бы я хотел что-нибудь посоветовать начинающему писателю, я бы не смог сказать ничего конкретного - только общие слова. И это лучшее, что я бы мог сделать. Я бы сказал ему: "Не думай, не оценивай, насколько разумно то, что ты пишешь, получай удовольствие. Если тебе будет скучно со своими собственными словами, написанными на бумаге, представь, каково с ними будет читателю. Твое удовольствие абсолютно необходимо. Как только начинаешь зевать, выбрасывай все. И последний совет: не старайся выглядеть прилично. Это ключ к обманыванию себя, который эксплуатируется снова и снова".